Семейное дело

«Наверно. Я повсюду писала… — И снова неожиданно для себя, повернувшись к Екатерине Петровне всем телом и глядя на нее в упор, спросила: — Вы ведь хорошо знали их? А я ничего не знаю».

«Хочешь, чтоб я рассказала?»

«Хочу».

«Иной раз, может, лучше ничего и не знать, — сказала Екатерина Петровна. — Да и я-то не очень хорошо была с твоими знакома… Дело, конечно, давнее, прошлое, кто теперь осудит. По рюмочке, бывало, выпивали… Время было трудное, ну, кое-какую торговлишку с твоей матерью вели. Она сюда один товар везла, отсюда другой… (Ольга кивнула — эта она еще помнила.) А человек она была…» — Екатерина Петровна замолчала, как бы решая, досказать Ольге все до конца или что-то все-таки скрыть.

«Я хочу знать все, — сказала Ольга. — Вы же все помните».

«Помню, — усмехнулась Екатерина Петровна. — Знаешь, как говорят: тридцать лет видел коровий след, а все молоком отрыгается. Из раскулаченных была она, твоя мать, Мыслиха-то».

Она снова помолчала.

«Выпили мы с ней однажды, вот она и рассказала… Когда, значит, семью раскулачили, а у них много всякого добра было, Мыслиха и подалась на Волгу. Попросилась на баржу — до Ярославля доехать, к родне, там с твоим отцом и стакнулась. Он-то несамостоятельный был человек, хилая душа, да только куда Мыслихе было деваться? Ни кола ни двора — пусто… Вот вроде и все я тебе рассказала».

«Это правда?» — спросила Ольга.

«Чтоб так Костик здоров был».

Ольга поверила: правда!

«Откуда они были?»

«А вот этого не знаю, милая, врать не буду. Плохо они жили, это я точно помню. Мыслиха-то была с характером — не приведи бог. Только один раз, помню, отец твой подшофе сказал: если б, говорит, не дочка, ты то есть, сбежал бы куда глаза глядят».

Все, о чем говорила, о чем рассказывала Екатерина Петровна, для Ольги не было неожиданностью. Что-то она еще помнила сама, о чем-то догадывалась, сейчас ее догадки лишь подтвердились. Она встала. Голова у нее разламывалась от боли. Екатерина Петровна суетилась: да куда же ты, пойдем посидим с молодыми, выпьем еще малость. Ольга сказала:

«Нет, пойду домой, лягу».

«А ко мне когда придешь? Хочешь — домой, хочешь — в буфет во Дворец культуры — посидим, поговорим, а? У меня и дефицитик бывает».

«Хорошо, — сказала Ольга. — Вы уж извинитесь за меня перед Ниной, что я ушла».

«Дай я тебя поцелую, — вскинулась Екатерина Петровна. — Ах ты, ласточка моя! Сколько же лет утекло! А я как сейчас вижу — лежишь, и ноженьки в воде…»

Ольга шла и думала: хорошо, что все так кончилось. А Нине будет ох как нелегко жить. И ничего-то Екатерина Петровна не забыла. Все помнит! И голову можно дать на отсечение — такой же и осталась: руки только к себе, только к себе гребут…

Уже спала Нина, уже пошли по улице первые троллейбусы, прошелестела поливочная машина, а Ольга лежала, закинув руки за голову, и знала, что ей уже не уснуть. Ничего. Завтра в вечернюю смену, успеет выспаться.

Все, что она рассказала той ночью Нине, повторялось в ней снова и снова. Почему я боялась сделать это раньше? Наверно, потому, что Нина по молодости могла неправильно понять меня. Подумать, что я не любила Ерохина, а только хотела помочь ему жить да еще — устроить свою жизнь.

Осторожно она поднялась и поправила сползшее с молодой женщины одеяло. Нина слабо шевельнулась, что-то невнятно сказала и снова откинула одеяло — ей было жарко. Она лежала на спине, длинные красивые ноги открыты, волосы разбросаны по подушке. Через сорок минут ее придется будить, — жаль.

Так же тихо Ольга вышла из комнаты: вымыться, поставить чайник, приготовить завтрак. Господи, только бы она была счастлива!

14

Осень наступила сразу: сразу начались долгие, моросящие дожди, сразу начала жухнуть листва в садах, сразу похолодало, и уже в начале октября лужи по ночам затягивало тонкими иголками первого ледка. Потом — так же неожиданно — повалил снег. Он шел все утро, таял, упав на землю, держался лишь на деревьях, среди желтой, бурой и красной листвы, и было странно видеть его в этом соседстве. Но такой снег — недолгий. Говорят, первый снег выпадает за сорок дней до зимы.

В один из слякотных осенних дней Коптюгов ушел от Усвятцева. Он прожил у него три недели, спал на диванчике, и, наверно, можно было бы протянуть так еще месяц или два, но сволочные соседи пригрозили, что сообщат в милицию, да и сам Коптюгов почувствовал, что мешает хозяину этой комнаты. У Генки был роман с лаборанткой экспресс-лаборатории Ленкой Чиркиной, надо же им где-то встречаться!

— А на Ленку Серега Ильин глаза пялит, — посмеиваясь, говорил Усвятцев. — Она сама рассказывала — даже проводить подкатывался. Отшила, конечно. Пишите крупным почерком и отправляйте авиапочтой.