Семейное дело

Была там и другая, тоже своя песенка о том, что жениха-то Нина все-таки провела через БТК, — и девчонки смущенно посмеивались, а парни хохотали вовсю, и шуточки сыпались уже солоноватые, так что девчонки начинали краснеть и одергивать остряков: нашли время языки распускать! Кто-то наконец догадался произнести тост за самых близких жениха и невесты. Ольга и Екатерина Петровна поднялись, и только тогда Нина заметила, что с Ольгой что-то происходит.

«Что с вами, тетя Оля?»

«Ничего, ничего, — торопливо ответила она. — Шумно, голова немного разболелась».

И все-таки случилось то, чего Ольга боялась и не хотела. Молодые встали и пошли вдоль столов чокаться со всеми, а Екатерина Петровна пересела к ней, протянув руку, взяла бутылку с коньяком, налила Ольге и себе.

«Ну, и нам положено, — сказала она. — Чтоб все было добром. А то у нынешних-то молодых как? Было сельцо, да сменял на кольцо, было кольцо, да за женину ласку сменял на коляску. Так еще моя бабка говорила. Чего ж вы не пьете? Водка злит, а коньяк веселит, это я вам точно говорю».

«Не могу», — сказала Ольга, не поворачивая головы. Екатерина Петровна засмеялась. Смех у нее был хриплый, как и тогда.

«Жалеете ее, что ли? А чего ее жалеть? Вон какого парня отхватила! Ничего не скажу — сама-то она девчонка видная, только по нынешним временам все больно самостоятельные стали, да только птица крыльями сильна, а жена мужем красна. Эх, не увидал мой такого красавца!»

Она любовалась сыном. Только им.

«Он что — погиб, ваш муж?» — неожиданно для себя спросила Ольга, и в самой резкости вопроса был уже вызов. Теперь она глядела на Екатерину Петровну в упор.

«Погиб, погиб, — кивнула она. — Большой был человек!»

«Лейтенант, — сказала Ольга. — В голову раненный».

«Что? — не поняла Екатерина Петровна. — Какой еще лейтенант?»

Господи, что же это я делаю? — подумала Ольга. Нине с ней жизнь жить. И так-то сразу видно, что она за человек. Я только все напорчу девчонке. Все-таки она улыбнулась через силу, через отвращение к самой себе и за эту лживую улыбку, и за все то, что она должна, обязана была сказать сейчас только ради Нины.

«А ведь вы не узнали меня?»

Екатерина Петровна глядела на нее своими выцветшими глазами, и Ольга заметила — в них была тревога, быть может даже страх. Ради Нины она должна была успокоить эту женщину. Она не просто чувствовала, она твердо знала, что, если она этого не сделает, плохо будет только одному человеку — Нине.

«Помните, когда в сорок первом Липки горели?»

«Ну, помню», — все так же настороженно, с непроходящим страхом сказала Екатерина Петровна.

«У вас еще шуба сгорела, да?»

«Шуба? Может, и сгорела…»

«А потом вы на баржу пришли. Домик там еще был — на барже?»

«Ольга? — недоверчиво спросила Екатерина Петровна. — Мыслова, что ли?»

Ольга кивнула. И тогда случилось то, чего она меньше всего могла ожидать: Екатерина Петровна обрадовалась! Она плакала и целовала Ольгу, и причитала, и говорила сквозь слезы какие-то добрые слова, будто через столько лет встретила бог знает какого родного человека. А Ольга? Если еще какие-нибудь три минуты назад все в ней кипело, если ненависть к этой женщине боролась в ней с осторожностью, — теперь она растерялась, а потом так же внезапно и неожиданно всхлипнула.

«…Разве тебя узнать? Бегу я сама не своя, а ты лежишь — ноженьки в воде… Думаю — мертвенькая. А ты живая…»

Подошли молодые. Нина с тревогой поглядела на Ольгу, потом на свекровь, не понимая, что произошло, пока она с мужем обходила Гостей. Екатерина Петровна, все еще плача, кое-как объяснила, что это же Ольга! Та самая!

«Какая та самая?»

«Ничего вы не поймете. Вас тогда еще и на свете-то не было. Мы пойдем посидим где-нибудь, душно здесь…»

Ольга пошла с Екатериной Петровной. Они сели в небольшой, пустой сейчас комнате перед банкетным залом, здесь было не так душно и шумно. Екатерина Петровна, красная не то от волнения, не то от выпитого, а может, и от того и от другого, вытирала платком глаза. Казалось, этот неожиданный всплеск памяти потряс ее. Ольга подумала, что, наверно, она уже ничего не помнит, кроме того, что нашла ее лежащей у реки. И если прежде, еще тогда, в детстве, она могла сомневаться, так ли это было на самом деле, теперь у нее уже не было сомнений. Такое не забываемся. Ложь — та забывается, а что было на самом деле, остается на всю жизнь. За одно то, что Екатерина Петровна нашла ее у реки, ей можно было простить все остальное.

«Ну, как ты? Как ты-то живешь?»

«Да так, — пожала плечами Ольга. — По-всякому. Тоже вот вдовая».

«Знаю, — сказала Екатерина Петровна. — Про тебя Нина много говорила. Я только не знала, что это ты… А ты, значит, моего лейтенанта запомнила?»

«Запомнила», — сказала Ольга.

«Он Косте не отец, — тихо сказала Екатерина Петровна. — У него другой отец. А тот… Господи боже мой, ведь молодая же я была! Война кругом! Что завтра будет — и думать не думалось, вот и… Я тебя очень прошу — никому об том не говори, ладно?»

«Ладно».

Екатерина Петровна улыбнулась — раздвинулись тонкие губы.

«А родителей своих ты, значит, не дождалась?»

«Нет».

«Погибли, наверно».