Семейное дело

Нечаев улыбнулся. Ровно год назад здесь, на бюро обкома, получил выговор начальник СМУ, которое строило новый корпус. Тогда ему дали срок окончания строительства — полтора года. С тех пор Рогов приезжал на строительство дважды.

— Через неделю приемка, Георгий Петрович.

— Помогло, значит? — усмехнулся Рогов. — Здесь начальник Большегородстроя? — Он оглядел собравшихся. — Вы передайте своему начальнику СМУ-7, что, если приемка пройдет с доделками, выговор не снимем, а глядишь, еще добавим. — И снова повернулся к Нечаеву: — Конкретно, когда пойдет серия? С чем придете к концу третьего квартала?

Нечаев ответил: серия пойдет с августа, но к концу третьего квартала нагнать отставание завод сможет только по валу.

— Есть еще вопросы к секретарю парткома ЗГТ? Нет? Погодите, товарищ Нечаев… Я хочу объяснить товарищу Званцеву, почему мы нарушили общепринятый порядок и пригласили на трибуну не директора, а секретаря парткома. Долгое время там был секретарь, который аккуратно прятался за директорскую спину. Такой очень удобный секретарь — Губенко, кажется?.. И вот вам совсем другой секретарь, так что не обижайтесь, Александр Иванович, мы хотели, чтобы другие руководители глядели на вас и завидовали, как говорится, белой завистью. Но у меня есть еще вопросы, товарищ Нечаев. Как обстановка на заводе?

Нечаев знал, что этот вопрос будет обязательно. Рогов неизменно задавал его всем секретарям партийных организаций и всякий раз требовал четких ответов: как рассасывается очередь на жилье, как работает служба быта, какое настроение у людей, поступают ли письма с жалобами в партком… И на этот вопрос ему было нетрудно ответить: заселены два новых заводских дома — семьдесят с лишним квартир, на заводе открыты новый пищеблок и магазин полуфабрикатов, настроение — ровное, жалобы, в основном, на грубость отдельных руководителей, чаще всего — мастеров. Разбираемся, да и райком недавно проверял работу парткома с письмами трудящихся, замечаний нет.

— А что у вас за драка была недавно в литейном цехе? — неожиданно спросил Рогов.

— Драка? — поглядел на него Нечаев. — Я ничего не знаю.

— Секретарь парткома не знает, а секретарь обкома знает, — усмехнулся Рогов. — Подручный ударил вашего лучшего сталевара Коптюгова, а вы не знаете? Избили, понимаете, человека, о котором газеты пишут, а вы не знаете? Короче говоря, разберитесь и доложите мне лично. Ну, а по отчету решения принимать не будем — примем к сведению, я думаю? Есть другие мнения?

Других не было, да и не должно было быть, раз не проходила проверка, не работала комиссия. Званцев и Нечаев могли уходить. Рогов всегда сразу же отпускал тех, чей вопрос был уже выслушан: незачем людям терять время.

Уже на улице, снимая пиджак и направляясь к машине, Званцев сказал Нечаеву:

— Сколько я понимаю, ты сразу же кинешься в литейный цех? Только завези меня сначала домой, хочу нормально пообедать… — И добавил уже другим, досадливым тоном: — Этого нам как раз и не хватало — драки, да еще где узнать о ней — на бюро обкома!

26

За неделю до этого Коптюгов предложил Нине провести день в Малиновке. Выехать утром на машине, вернуться вечером — никаких хлопот, как говорится, от дома до дома, — и Нина согласилась.

С Коптюговым она виделась редко, и ей нравилось, что Коптюгов не настырничает, не пытается ее развлекать или, чего хуже, утешать, в цехе не появляется, лишь изредка звонит по внутреннему телефону: «Как вы, Нина?» — и не просит встретиться. Он зашел только перед отпуском — попрощаться: купил машину, хочет съездить на Юг. Нина спросила:

— Значит, все-таки машина? А как же насчет приговора в собственном багажнике?

Он грустно улыбнулся. Надо же хоть чем-то занять себя, отвлечься, раз уж так складывается жизнь. Это был полунамек, и она его поняла. Коптюгов уехал, прислал ей несколько писем — тоже грустных, и впервые Нина подумала: мы оба очень одиноки, я не люблю его, но, может быть, это пока и потом все придет само собой?

Теперь у нее была своя комната в маленькой коммунальной квартире, просторная и светлая, и наконец-то Нина почувствовала себя хозяйкой. Домашние хлопоты были приятными, соседи оказались на редкость славными людьми. Казалось, все, все должно уладиться в жизни, и мало-помалу Нина ощущала приход ровного спокойствия, и реже и реже, особенно по вечерам, вновь появлялось оно, горькое чувство обиды и несправедливости. И в то же время чаще и чаще она думала о Коптюгове, пожалуй даже с какой-то жалостью к нему, потому что ведь мучается человек, и не просто мучается, а это я мучаю его. Хорошо, что он все понимает. Другой на его месте давным-давно махнул бы рукой. Значит, любит. Когда Коптюгов вернулся из отпуска и позвонил, она сама предложила встретиться, пойти куда-нибудь. «Может быть, вы придете ко мне, Нина?» — «Нет, зачем вам лишние заботы. Просто будем ходить и разговаривать».