Читаем Семейное дело полностью

А потом — новое чудо: скрип уключин, неторопливое движение лодки, легкий плеск воды… Она легла на носу лодки, свесив в воду руки, и черпала ее, не слушая болтовню Генки, как он уламывал директора отдать им на день эту баржу, — лодка впрямь была большая и тяжелая. Коптюгов и Генка с трудом вытащили ее на отмель возле островка.

Пробежав по мокрому песку, Нина поднялась на верхушку острова, где росли тонкие березы. Вокруг была вода. Снова чудо: вода, солнце и небо. Ее звали, ей кричали, но она снова побежала — вниз, на другую сторону острова, и голоса исчезли, уже не долетали до нее. Она словно опрокинулась в густую тишину и замерла, боясь спугнуть ее.

Надо было идти… Когда она подошла к тому месту, где они высадились, уже горел костер и Блошка, налепив на нос листок, в темных очках и бикини лежала на песке, крестом раскинув руки, а Генка кнопками прикреплял к березам плакат, написанный на длинном куске обоев: «Сталевары! Наша сила — в плавках!»

Нина подошла к Коптюгову, который сидел на корточках у костра и подбрасывал в огонь ветки. Он услышал ее шаги и, подняв голову, поглядел на нее снизу вверх, словно охватив взглядом всю.

— Зачем он это делает? Скажите ему, чтоб снял, — попросила Нина. — Не смешно и… вообще…

Коптюгов поднялся, молча пошел к Генке, сорвал плакат, скомкал его, вернулся и бросил в костер.

— Не может без этих дурацких штучек, — досадливо сказал он. — А я сижу спиной и не вижу…

— Не хочешь — не надо! — обиженно крикнул Генка. — Дело хозяйское. Идем гулять, Блошка!

— Ну, прямо, — не шевельнувшись, лениво ответила Блошка. — Успеешь еще.

Костер уже горел вовсю, и Нина отворачивалась, когда дым летел в ее сторону. Скоро он догорит, и Коптюгов будет жарить шашлык. Вчера сам съездил на рынок, выбрал баранинки, замариновал, а шампуры — с Юга, и бутылка сухого вина стоит в теньке…

— Может, сначала выкупаемся? — спросил Коптюгов.

— Здесь глубоко?

— Дальше глубоко, а под берегом нормально.

— Выкупаемся, — согласилась Нина.

Она случайно заметила его взгляд, которым он оглядывал ее, когда, уже в купальнике, Нина подошла к воде. Она обернулась, чтобы позвать Коптюгова, и вдруг ей стало тревожно и стыдно одновременно — так он разглядывал ее, будто ощупывая глазами все тело и срывая с нее купальник. У него были не просто жадные глаза, во взгляде Коптюгова Нине почудилось что-то такое хищное, что она, не раздумывая, бросилась вперед, в воду, — укрыться в ней, убежать от этих остановившихся глаз…

На глубину она не пошла.

— Я неважно плаваю, — сказала она Коптюгову, когда тот оказался рядом. — Негде было учиться. У нас речка — ребятишкам по коленки. А вы бывали здесь и раньше?

— Да, — кивнул Коптюгов. — Приезжал отдыхать с ребятами.

Нет, подумала она, возможно, мне показалось, что он так смотрел. Она сама с удовольствием разглядывала его широкие, еще хранящие легкий южный загар плечи и крупные сильные руки и поймала себя на странном желании дотронуться до него.

— Поплыли вокруг острова? — предложил Коптюгов. — Устанете — положите руку на мое плечо.

Они плыли рядом, и Нина чувствовала, как вода ласково поддерживает ее. Временами они касались друг друга руками или плечами, и это были тоже ласковые прикосновения: Нине словно бы передавалось через них то, что хотел сказать Коптюгов: «Не бойся ничего. Я сильный, и я рядом. Плыви спокойно». А ей и так было спокойно. Даже мелькнувшая было на какое-то мгновение мысль, что он бывал здесь прежде не только с товарищами, тут же ушла. Да мне-то что? Да мне-то зачем думать об этом? Мне хорошо, и это сейчас самое главное.

Они заплыли за остров, и Нина устала.

— Повернем к берегу, — попросила она, и первой вышла на песок. Чуть выше была густая трава, и она с наслаждением села, подобрав длинные ноги и охватывая их руками. Коптюгов медленно подошел и опустился рядом.

— Нина, — хрипло сказал он. — Нина…

— Что?

Вот тогда-то она снова увидела его остановившиеся, дикие глаза, увидела совсем другого человека и не успела ни о чем подумать, как Коптюгов схватил ее, грубо, резко, и она почувствовала, что задыхается, рванулась, крикнула что-то, и он не смог удержать ее мокрое, гибкое тело. Он еще раз попытался остановить ее, и это снова было грубо, он рвал с ее плеч лямки купальника, тогда Нина толкнула его и отскочила.

— Вы с ума сошли!

— Не могу…

— Перестаньте! — крикнула Нина.

У нее тряслись ноги. Она не могла стоять — эта короткая борьба измотала ее сразу же. Вот для чего была затеяна и эта поездка, и заплыв вокруг острова. Она стояла и глядела на Коптюгова с ненавистью — никаких других чувств не было.

— Перевезите меня на берег, — сказала она. — Слышите?

— Нет, — сказал Коптюгов. — Я не могу больше. Ведь все равно…

— Я уеду сама. И все равно ничего не будет.

— Тебе не столкнуть лодку, — усмехнулся Коптюгов. Он уже успокоился. Он шел к ней, как охотник к подбитой добыче, чтобы добить подранка. Тогда Нина побежала — наверх, через рощу, слыша, как сзади бежит Коптюгов.

— Я поплыву, если вы не перевезете меня.

— Ты плохо плаваешь… Не дури…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза