Читаем Семейное дело полностью

Но вот она снова здесь, смуглая, как мулатка, и в кабинете уже стоит незнакомый запах хороших духов. И весь день с его нервотрепкой сразу отошел куда-то далеко-далеко. Силин снова попытался глядеть на себя со стороны. Он не рисовался, нет, он не умел рисоваться, но старался следить за каждым своим словом и движением. Где вы отдыхали? Я так и подумал, что на Юге. А я вот в этом году без отпуска — турбина… Так что бы вы хотели увидеть?

— Прежде всего я хотела бы узнать от вас, о ком писать. В конце концов, турбина всего лишь создание человеческих рук, так ведь? Четыре-пять кандидатур… Ну, конечно, начальник цеха, я думаю.

Только этого и не хватало, чтобы она написала о Нечаеве! Силин не выдержал и нахмурился, она заметила это.

— Что-нибудь не так?

— Не так, — сказал он. — Возможно, он скоро уйдет из цеха, так что стоит ли?

— Ну, а рабочие, мастера?

— О них вам лучше поговорить с секретарем партбюро Боровиковой.

— Я просматривала вашу многотиражку, — сказала Воронина, — там была корреспонденция о молодом токаре из двадцать шестого цеха. — Она полистала блокнот и нашла наконец, что ей было нужно. — Вот, Алексей Бочаров. Я не очень-то поняла, что он сделал, но там было сказано — сократил срок обработки детали с пяти часов до двадцати минут. Наверно, это очень здорово? Может быть, написать о Бочарове?

— Мал еще, — сказал Силин. — Только весной вернулся из армии, работает всего ничего.

— Вы так знаете людей? — удивилась Воронина.

— Кое-что знаю, — усмехнулся Силин. — Но все-таки вам лучше поговорить с Боровиковой.

Сейчас она поблагодарит его, скажет, что у нее все, встанет и уйдет. А Силину снова не хотелось расставаться с ней так быстро.

— Будем считать, что деловая часть закончена? — спросил он. — Тогда я повторю свой вопрос: почему вы не позвонили мне?

— Работа, — сказала Воронина, глядя в сторону. — Забегалась, замоталась… А вы ждали моего звонка?

— Ждал, — сказал Силин.

— Я не могла, — тихо и снова отворачиваясь сказала Воронина. — Все лето ушло на семейные скандалы, на развод, на обмен жилья, на переезд… Это так трудно!.. Я почти ничего не писала. Отвезла дочку к маме в Липецк — девчонка уже все понимает, нервная, издерганная…

— Он что — пил? — спросил Силин, беря руку Ворониной в свою.

— Нет. Просто я очень скоро поняла, что ошиблась, выйдя за него замуж. Жила ради ребенка… Все это он великолепно понимал, ну и… — Она махнула рукой. — Короче говоря, пять лет ада. Сейчас у меня такое ощущение, что я снова родилась на белый свет. Ради бога, извините, что я вам все это рассказываю.

Он отпустил ее руку и встал. Медленно прошел по кабинету и, большой, как глыба, остановился перед сидящей Ворониной.

— Никуда я вас сегодня не отпущу, Екатерина Дмитриевна. Завтра получите пропуск, и работайте сколько угодно, а сегодня махнем куда-нибудь. Я даже не спрашиваю вашего согласия.

— А я и не спорю, — улыбнулась Воронина.

Было около шести — так рано он никогда не уходил с завода.

В машине он сел рядом с Ворониной.

— Давай, Костя, за город, — сказал он шоферу. — В Солнечную Горку.


Потом, уже ночью, он лежал на диване и не мог уснуть: все, что произошло с ним сегодня, вспоминалось снова и снова. В соседней комнате спала Кира, он слышал ее ровное дыхание, она уснула, не дождавшись его. Хорошо, сегодня не будет никаких расспросов, а утром он коротко скажет — задержали дела, вот и все.

Эта встреча с Ворониной вовсе не ошеломила его, и Силин думал, что смешно было бы даже представить, будто он может влюбиться. В сорок-то девять лет! Мне сорок девять, ей тридцать, и у меня самая обыкновенная здоровая реакция здорового мужчины на молодую красивую женщину.

Да, было очень приятно сидеть рядом с ней в Солнечной Горке, временами дотрагиваясь до ее руки, и она не отнимала, не отдергивала свою руку. И разговор шел самый обыкновенный — о жизни, о прожитом, — оказалось, у нее это был второй муж: с первым она развелась через год: полярник, уезжал надолго, она не вынесла одиночества… Она была откровенна, хотя на иного подобная откровенность могла бы подействовать совсем иначе. Что ж, жизнь есть жизнь, и женщины в ней не должны быть одинокими, не должны быть нелюбящими — нет, Силин не мог упрекнуть Воронину в том, что она не дождалась первого мужа и ошиблась во втором. Он так и сказал ей об этом. Воронина грустно усмехнулась.

— Спасибо, Владимир Владимирович. А ведь очень многие этого не понимают. Конечно, о чем говорить, я не останусь одна. Но так страшно ошибиться снова… Да и ребенок. Хотите посмотреть?

Она вытащила из сумочки несколько фотографий и протянула Силину. Ему было неинтересно смотреть эти фотографии, но он все-таки развернул их веером, как карты. Девчонка была, впрочем, очень славная, сколько можно судить по снимкам, — темные, как у матери, глаза и такие же полные губы.

— Она похожа на вас?

— Слава богу, на меня. А у вас есть дети?

— Плачу налог за бездетность, — сказал Силин.

Обычный разговор, в котором незнакомые, в общем-то, люди хотят как можно больше узнать друг о друге.

— Вы… не жалеете об этом?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза