Семейное дело

Несколько дней назад, разговаривая по телефону с секретарем райкома партии Званцевым, Рогов сказал:

— Я хотел бы знать о Нечаеве более подробно, Александр Иванович. Вы лично знакомы с ним?

— Много лет, — сказал тогда Званцев. — Еще с института. А более подробно… Что ж, хороший, думающий инженер, с партийной работой знаком — член парткома, дважды избирался секретарем партбюро цеха и работал отлично. К неполадкам нетерпим, но даже в трудных ситуациях остается спокойным. У нас почему-то не любят этого слова, но я бы сказал о нем именно так — работяга.

— Ну почему же, — возразил Рогов. — Очень хорошее слово. Работяга — значит, работящий человек. Что еще?

— Я мог бы много говорить о нем, Георгий Петрович. Но тут есть одна, как бы это выразиться поточнее, загвоздка, что ли.

— Догадываюсь, — усмехнулся Рогов. — Сочетание Нечаев — Силин?

— Да. И мы с этим должны считаться, я думаю. Плохо, если директор и секретарь парткома начнут жить враздрай.

— Как, как? — не понял Рогов.

— Извините, у меня это еще с флотской службы, — смутился Званцев. — Так иногда начинают работать винты на корабле — в разные стороны.

— А, — сказал Рогов. — И вы побаиваетесь этого, Александр Иванович?

— Не побаиваюсь, но не хочу.

— От такого нежелания, между прочим, и появляются Губенки. У меня другая точка зрения, Александр Иванович. Я давно знаю Силина, и знаю, что у него есть очень неприятные замашки. С ним рядом должен быть человек, который не просто и не только сдерживал бы его, а направлял. Если Нечаев, по вашему мнению, сможет это сделать, я за Нечаева. Ну, а разговор с Силиным, так и быть, возьму на себя.

Ему показалось, Званцев облегченно вздохнул. Это понятно. Райкому трудно говорить с Силиным. А то, что Силин сразу же поднимется на дыбы, — тоже понятно. Но нам нужен строгий партийный контроль, думал Рогов. Надо бы самому встретиться с Нечаевым, вызвать его не откладывая. И, попрощавшись со Званцевым, пометил в своей записной книжке: «Вызвать Нечаева».

Пожалуй, впервые за все годы он думал сейчас о Силине с каким-то внутренним протестом. Да что это такое? Какая тут может быть «загвоздка»? Никаких загвоздок! Только этого еще не хватало — позволить Силину самому решать, какой секретарь парткома ему угоден, а какой — нет. Похоже, Званцев дает Силину ненужные поблажки. Нет уж, дорогой Владимир Владимирович, как говаривали древние: «Платон мне друг, но истина дороже». В данном случае, мне будет дороже крепкий секретарь парткома. Вот так-то.

13. «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ» Очерк в областной газете «Красное знамя»

Мне повезло: я присутствовала на необыкновенном дне рождения. Рождалась бригада. Быть может, для большого завода это событие прошло незамеченным, но для пятерых рабочих двадцать шестого цеха завода газовых турбин открылся новый отсчет в их трудовой биографии.

У каждого дела есть свое начало, какой-то побудительный импульс, толчок. Когда я спросила молодых токарей, какой толчок послужил к организации их бригады, они поглядели на Василия Бесфамильного. Василий улыбнулся:

— Вряд ли вы поверите мне, — сказал он. — Все началось с того, что я сидел дома и смотрел по телевизору программу «Время».

В тот день передавали репортаж из знаменитой бригады московских строителей, возглавляемой Героем Социалистического Труда Злобиным. И как-то само собой Василию подумалось: а нельзя ли злобинский метод бригадного подряда применить у них в цехе, так сказать, в станочном варианте?

Пожалуй, мысль эта была неслучайной. Я долго разговаривала с молодым рабочим, пока наконец не поняла, что само желание жить и работать в бригаде закономерно исходило из его характера.

Василий невысок, коренаст, широк в плечах. Пиджак кажется тесным на нем. Седые пряди в темных волосах — такие странные для двадцатиоднолетнего человека.

— Вам пришлось много пережить?

Он кивнул:

— Да, несколько минут было…

Оказалось, он служил в десантных войсках, и вот рота на учениях выбрасывалась из самолета на парашютах. Его парашют не раскрылся… Все, конец, гибель… Земля приближалась неотвратимо. Он видел куполы парашютов своих товарищей, и невероятным усилием ему удалось развернуться так, чтобы пройти вблизи от одного. Он почувствовал резкий толчок, и падение замедлилось. Это один из солдат успел перехватить стропы его парашюта. Так они и приземлились — вдвоем. Василий, пошатываясь, подошел к своему спасителю и протянул ему руку: «Ну, друг, век не забуду». — «Брось, — сказал он. — С тебя шоколадка».

Василий стянул с головы шлем, вытер холодный пот со лба, и солдат, который спас его, негромко сказал: «Ты бы в баньку сходил. У тебя волосы какие-то серые…»

Именно армия приучила Василия к тесному солдатскому братству. Здесь, на заводе, куда он вернулся после службы, было иначе. Каждый работал сам по себе. Мастер давал задание — и каждый оставался наедине со своим делом. Это было противно самой натуре Бесфамильного. Раньше, до службы, он работал в бригаде, и каждый член бригады был ему другом…