Таким образом стало ясно, что отец не посчитал нужным рассказать ей о вчерашнем инциденте — или не нашел подходящей возможности. Эгремонт по-прежнему был мистером Франклином. Это всё усложняло. Он бы предпочел, чтобы его избавили от этого мучительного и неловкого признания, которое теперь надо было сделать, и притом без излишней грубости. Ну а пока Эгремонт лишь выразил свой восторг, который он испытал от их неожиданной встречи, после чего зашагал рядом с Сибиллой.
— Откровенно говоря, — призналась Сибилла, — мне нетрудно представить, как вы, должно быть, изумлены, встретив меня в этом огромном городе. Но с той поры, когда вы жили в Моудейле, произошло много всего странного и непредвиденного. Вы знаете, — впрочем, вам ли не знать, с вашим родом занятий, — что Народ все-таки решил созвать собственный парламент в Вестминстере. Жителям Моубрея нужно было послать двух делегатов от Конвента, и одним из них выбрали моего отца. Они так сильно доверяют ему, что никто другой им просто не подойдет.
— Он, должно быть, пошел на большие жертвы, приехав сюда? — спросил Эгремонт.
— Ах, да что значат жертвы в таком деле! — воскликнула Сибилла. — Да, он пошел на великие жертвы, — уверенно продолжила она. — Великие жертвы, — и я горжусь этим. Нашего дома, дома, где обитало счастье, больше нет: отец ушел от Траффордов. Нас связывало с ними так много нитей, — голос ее дрогнул, — и я прекрасно знаю, что ради этих людей он мог бы рискнуть жизнью. А теперь мы расстались, — вздохнула Сибилла, — и, может быть, навсегда. Они предлагали мне приют, — пылко добавила она. — Если бы я нуждалась в прибежище, то избрала бы иной кров, который уже давно меня ожидает. Да и неужели я могла бросить отца в такую минуту? Он призвал меня — и вот я здесь. Всё, чего я желаю, всё, ради чего я живу, — это утешать и поддерживать отца в этой великой борьбе, и я бы спокойно ушла в монастырь, если бы знала, что Народ свободен и что освободил его некий Джерард.
Эгремонт размышлял: он обязан ей всё рассказать, — но до чего трудно начинать подобные объяснения посреди оживленной улицы! Не должен ли он сейчас попрощаться с ней, а потом исповедаться в письме? Или проводить ее до дома, а там предложить свои запутанные объяснения? А может, просто сказать ей, что вчера он повстречал Джерарда? Сибилла увидит отца, спросит его о встрече — и всё разрешится само собой. Пока Эгремонт размышлял, он и Сибилла покинули двор Аббатства и вышли на Абингтон-стрит{474}
.— Разрешите мне проводить вас до дома, — предложил Эгремонт, когда Сибилла, как ему показалось, приготовилась попрощаться с ним.
— Отца там сейчас нет, — сказала Сибилла, — но я непременно ему передам, что встретила его старого знакомого.
«Вот бы и он был так откровенен! — подумал Эгремонт. — Неужели я должен вот так взять и расстаться с ней? Исключено!» Вслух же он произнес:
— Вы непременно должны позволить мне проводить вас.
— Здесь недалеко, — сказала Сибилла, — мы живем практически в церковной ограде, в старом доме, у одного доброго старика, брата монахини из Моубрея. Самая короткая дорога — прямо по этой улице, но она для меня слишком шумная. Вот я и отыскала, — с улыбкой добавила Сибилла, — более спокойный путь. — И под ее предводительством они свернули на Колледж-стрит{475}
.— И давно вы в Лондоне?
— Две недели. Это гигантская тюрьма{476}
. Вот уж не думала, что в таком огромном городе будет непросто погулять в одиночестве.— Вам не хватает Гарольда, — сказал Эгремонт. — Как поживает ваш самый преданный друг?
— Бедный Гарольд! Расставание с ним тоже было настоящей мукой.
— Боюсь, вам сейчас приходится очень трудно, — заметил Эгремонт.
— Вовсе нет! — сказала Сибилла. — Слишком многое на кону, слишком много всего узнаю я от отца по его возвращении. Я очень интересуюсь их обсуждениями, иногда даже хожу послушать, как он говорит. Там никто не может сравниться с ним. Мне кажется, что правителям ни за что не удастся откреститься от наших требований, коль скоро они прозвучат из уст моего отца.
Эгремонт улыбнулся.
— Ваше сообщество подобно распустившемуся цветку или, скорее, бутону, — сказал он, — сейчас всё чисто и безупречно, но подождите немного, и его постигнет судьба всех народных собраний: у вас появятся фракции.
— Но зачем они нужны? — удивилась Сибилла. — Эти люди — истинные представители народа, а народ желает лишь справедливости, а еще — чтобы закон и общество уважали Труд, как уважают они Частную Собственность.