Сибилла

— Сущая безделица! — сказал мистер Хаттон. — Скажем, лет десять назад я знал людей, которые выложили примерно полмиллиона за землю и не получили с этого даже двух процентов. А всё ради того, чтобы обрести влияние в округе, которое в конечном итоге сможет обеспечить их новенькой блестящей короной; вы же собираетесь увенчать ею свою голову, опередив всех претендентов, кроме тех троих (с ними я уже закончил), и это обойдется вам всего в двадцать или тридцать тысяч фунтов стерлингов. Что ж, я знаю людей, которые готовы выложить столько же всего лишь за небольшое продвижение вверх по списку. Вот! — И он взял со стола несколько бумаг. — Конкретный случай; кстати, ваш знакомый, граф, притом из весьма солидного рода — эпохи Георга Первого^{490}. Однако его предок, первый барон, был голландцем и служил камердинером у Вильгельма Третьего. Мне предстоит разрешить эту неопределенность в пользу моего клиента и по его материнской линии добиться для него одного из титулов баронов Гербертов. Этот человек подкупает другого претендента, который уже получил дворянство, и за это он выложит больше денег, чем вы — за свою древнюю корону. И это еще не всё. Другой претендент — обладатель французского имени и происхождения, приехал в нашу страну сразу же после отмены Нантского эдикта^{491}. Так вот, помимо платы за молчание моему клиенту придется взять на себя расходы за попытку превратить потомка шелкопряда из Лиона в наследника норманнского завоевателя. Как видите, сэр Вавассур, я всё могу обосновать. Тьфу! Да я скорее заработал бы пять тысяч фунтов, восстановив ваши права, чем пятьдесят тысяч, доказывая правомерность низменных притязаний любого из этих претендентов. Я должен заниматься своим ремеслом, сэр Вавассур, но я люблю старую английскую кровь, она ведь течет и в моих жилах.

— Меня всё устраивает, мистер Хаттон, — произнес сэр Вавассур, — так что не будем терять времени. Я лишь сожалею о том, что вы не рассказали мне обо всём этом раньше, — в таком случае мы могли бы избежать денежных трат и массы неприятностей.

— Вы никогда не просили моего совета, — заметил мистер Хаттон. — Вы давали указания — и я им следовал. Мне было досадно видеть вас в таком настроении, поскольку, если быть откровенным, я убежден, что теперь с вами обойдутся по чести, милорд, вы ведь и в самом деле достойны этого, ибо нет в мире титула, который вызывал бы у меня больше презрения, чем титул баронета.

Сэр Вавассур поморщился; впрочем, будущее пророчило небывалый триумф, а настоящее было исполнено душевного волнения, и он пожелал мистеру Хаттону хорошего дня, пообещав, что завтра же принесет бумаги.

Мистер Хаттон ненадолго погрузился в раздумья, в течение которых он поигрывал хвостом персидского кота.

Глава восьмая

Мы расстались с Эгремонтом и Сибиллой на самом пороге ее дома за мгновение до того, как к ним подошел Джерард.

— Ах, отец! — воскликнула Сибилла и, кажется, сама того не желая, едва заметно покраснела. — Ты помнишь мистера Франклина? — спросила она, будто восприимчивый Джерард мог не узнать старого приятеля.

— Я имел удовольствие встретиться с этим джентльменом вчера, — ответил озадаченный Джерард; Эгремонт, в свою очередь, побледнел и пришел в ужасное замешательство. Сибиллу удивило, что отец повстречал мистера Франклина и не упомянул об этом обстоятельстве, которое, естественно, было бы ей любопытно. Эгремонт уже собирался заговорить, когда отворили входную дверь. Неужели им снова суждено разойтись без каких-либо объяснений? И Сибилла останется с отцом, который явно не спешит, а возможно, и вовсе не намерен что-либо ей объяснять? Всеми силами своего изобретательного духа Эгремонт порывался покончить с этим затянувшимся недоразумением.

— Надеюсь, вы позволите мне, — сказал он, обращаясь одновременно к отцу и дочери, — зайти вместе с вами на пару минут.

Было невозможно ответить отказом на эту просьбу, хотя Джерард уступил без особого радушия. И вот они прошли через большую угрюмую прихожую и далее до конца длинного коридора, где Джерард отворил дверь, и все трое вступили в просторную сумрачную комнату, что размещалась в глубине дома и выходила окнами на аккуратный клочок бурно растущей травы, в центре которого расположился обветренный Купидон; одна рука у него была отломана, а другая, воздетая к небу, сжимала поднесенную к губам статуи длинную морскую раковину. Похоже, когда-то здесь был фонтан. Позади него возвышалась глухая стена соседнего дома, некогда расписанная фресками. Цветная штукатурка во многих местах треснула и осыпалась, а оставшаяся ее часть потускнела и покрылась грязью, однако всё еще можно было различить некоторые следы первоначального рисунка: праздничные гирлянды, колонны в несколько рядов и дворец на заднем плане.