Сибилла

Когда срок тюремного заключения Джерарда завершился, отец и дочь вернулись в Моубрей. Согласись Джерард принять предложения друзей, ему бы не пришлось тревожиться о будущем. Деньги для него собрали по открытой подписке; Морли, который состоял на хорошем счету в обществе — ведь чем хуже жилось народу, тем больше день ото дня становился тираж «Моубрейской фаланги», — предложил другу разделить с ним кров и кошелек; Хаттон был щедр по-королевски: он не выставлял никаких ограничений по части поддержки и предлагаемых услуг. Всё это отклонялось: Джерард хотел прожить собственным трудом. Даже если бы мистер Траффорд счел возможным снова взять его на свою фабрику, должность смотрителя была уже занята; однако слава Джерарда как первоклассного ремесленника вскоре обеспечила ему в Моубрее хорошее место — правда, на сей раз в черте города, о чем отец Сибиллы сожалел из-за дочери. Теперь у него не было очаровательного домика для нее, но в будущем он надеялся обзавестись им; а пока этого не случилось, Сибилла нашла пристанище (которое было предложено ей сразу же по ее возвращении с севера) у своего самого дорогого и близкого друга; так что в этой части нашей истории девушка вновь поселилась в Моубрейской обители, куда отец и Морли приезжали за ней накануне того самого дня, когда она впервые посетила руины Аббатства Марни.

Глава третья

— Много я всякого повидал на своем веку, миссис Тротмен, — вынув трубку изо рта, сказал Джек-Весельчак, нарушая тишину бара «Кот и скрипка», — но вот такого не встречал отроду. Я еще думал, уж кто-кто, а я-то Моубрей знаю, недаром я полвека дышал здешним воздухом — сначала мальчишкой, затем взрослым мужчиной. Я пил его, когда в нем витал аромат подснежников, а эта таверна была деревенским домиком, что утопал в зарослях жимолости среди зеленых полей, куда парни со своими подружками приходили угоститься парным, свежевыдоенным молоком; вдыхал я и то, что зовется отравленной атмосферой, когда сотни вытяжных труб дымили, словно одна, — и в любом случае чувствовал себя превосходно. Ничто так не пробуждает аппетит, как работа. Но когда же я снова проголодаюсь, миссис Тротмен?

— Говорят, самая длинная дорога непременно извилиста, мистер Тротмен.

— Отроду не слышал ничего подобного, — ответил муж. — Видел я и скверные времена, но всегда говорил: «Помяните мои слова, друзья, — Моубрей еще объединится». В нашем квартале, миссис Тротмен, к моему слову прислушиваются, — а как же иначе, раз оно звучит из уст человека с моим опытом, — особенно, когда я наливаю в кредит. Все мои должники были согласны с владельцем «Кота и скрипки» и всегда верили в то, что Моубрей объединится. Но вот ведь убийственная особенность наших времен: в городе совсем нет единства!

— Я начинаю думать, что всё это из-за машин, — сказала миссис Тротмен.

— Чепуха, — отмахнулся от жены мистер Тротмен, — это всё из-за хлебных законов. У Моубрея столько ресурсов, что мы можем весь мир одеть. Как же, одни Хапни и Хват могли бы производить по сорок миль[36] ситца в день. Но где же тогда прибыль? В этом-то вся и соль. Как заявил мне один американский господин, который не уплатил по счету: «Возьмите мою муку, а я дам вам чек на предъявителя в Пенсильванском Банке»^{600}.

— Святая истина, — кивнула миссис Тротмен. — Кто там пришел?

— Не желаете ли чего-нибудь купить? — спросила женщина с корзиной черешен, поверх которых лежали жестяные весы.

— Ох, миссис Кэри! — сказал Джек-Весельчак. — Вы ли это?

— Мое бренное тело, мистер Тротмен, хоть я и ощущаю себя скорее призраком, чем существом из плоти и крови.

— Это вы славно сказали, миссис Кэри; пожалуй, мы с вами знаем Моубрей так же давно, как и любой в нашем квартале…

— Но таких времен, как нынешние, мистер Тротмен, мы не ведали никогда. Впрочем, я так и думала, что рано или поздно этим и кончится: всё пошло кувырком, дети забирают себе всю выручку, а порядочные люди брошены на произвол судьбы и вынуждены зарабатывать на жизнь чем попало. Как-то так я и рассуждаю, мистер Тротмен.

— Ремесло уходит из наших краев, вдовушка, это уж точно.

— И как же его вернуть? — спросила вдова. — Полиции следует вмешаться.

— Нам нужен дешевый хлеб, — сказал мистер Тротмен.

— Я тоже это слышала, — подтвердила его собеседница, — только какая разница, дорогой он или дешевый, если платить за него нечем? Не желаете ли чего-нибудь купить у меня, сосед? Боюсь, они выглядят не так уж и аппетитно, — добавила добрая женщина, и в голосе ее засквозила грусть, — зато горсточка сочных ягод освежит вас в такую жару; во всяком случае, благодаря им я и выхожу в люди. Хоть какое-то дело, пусть и ужасно трудно заработать так пару пенсов; зато соседи очень добры; посудачишь с ними немного про наши жуткие времена — а там, глядишь, и на душе легче станет.

— Ну что же, возьмем фунт в поддержку вашей торговли, вдовушка, — решила миссис Тротмен.

— И вот еще стаканчик джина с водой, вдовушка, — добавил мистер Тротмен, — а когда Моубрей объединится, придете и заплатите.