Сибилла

— Но я мог бы оставить тебя здесь и поехать с Юджином де Вером, Милфордом и Фитц-Хероном, — ответил мистер Маунтчесни. — Они очень ждут меня. Какая славная компания бы собралась, как бы славно мы поохотились! И мне нужно уехать отсюда всего на месяц, от силы на полтора; я мог бы писать тебе каждый день и всё такое.

Леди Джоан вздохнула и сделала вид, что вернулась к чтению книги, которую во время разговора держала в руках.

— Интересно, где Мод, — продолжал мистер Маунтчесни. — Я бы хотел, чтобы она сегодня выехала со мной на верховую прогулку. Она славная наездница и всегда веселит меня. Раз уж ты, Джоан, не можешь теперь ездить верхом, я бы хотел, чтобы ты одолжила Мод Лучика.

— Как тебе будет угодно.

— Значит, я пойду на конюшню и распоряжусь. Кто это там едет? — воскликнул мистер Маунтчесни; он подошел к выходившему на парк окну, из которого было видно, как приближается нарядный экипаж.

Леди Джоан подняла глаза от книги.

— Иди сюда, Джоан, и посмотри, кто бы это мог быть. — И вот леди Джоан уже стоит с ним рядом.

— Это ливрея Бардольфов, — ответила она.

— Я всё время зову их Файербрейсами — никак не могу отвыкнуть, — посетовал мистер Маунтчесни. — Рад, что это они, — я уж было подумал, что это нашествие варваров. Леди Бардольф расскажет нам что-нибудь новенькое.

Лорд и леди Бардольф прибыли не одни: их сопровождал гостивший в Файербрейсе джентльмен, который, будучи знаком с лордом де Моубреем, решил по пути в Лондон засвидетельствовать свое почтение замку и его владельцу. Этим джентльменом был человек, который произвел Файербрейсов в пэры, — мистер Хаттон. Между ним и его преуспевшими клиентами установились крайне доверительные отношения. Файербрейс был старинным, перестроенным при Тюдорах замком, который, впрочем, сохранил и более древние части строения, а также хранилище документов, уцелевшее во время междоусобных войн. Хаттон с головой погрузился в бумаги и в ходе своих изысканий уже совершил открытия, в силу которых появилась вероятность, что через какое-то время корона графов Лоуэлов украсит чело бывшего борца за права баронетов (который, однако, больше не упоминал об Ордене). Лорд де Моубрей был очень рад увидеть мистера Хаттона, человека, которому он доверял не меньше, чем Бардольфы, поскольку совет относительно прав на поместье, данный ему три года назад, оказался полезным и разумным. В соответствии с этим советом лорд де Моубрей распорядился, чтобы его адвокаты переходили к действиям, не давая им лишних объяснений касательно сути вопроса. Он положился на справедливость суждений мистера Хаттона о том, что делу не будет дан ход, — и оказался прав: после нескольких хитроумных выпадов и предварительных маневров требования не подтвердились. Поэтому лорд де Моубрей с его неизменной обходительностью твердо решил оказать достойный прием своему доверенному советнику. Он настоятельно попросил гостей задержаться на несколько дней, и мистер Хаттон (хоть это и было не совсем удобно для него) пообещал, что не покинет окрестности, пока не посетит замок еще раз.

— И что же, у вас здесь по-прежнему тихо? — спросил мистер Хаттон лорда де Моубрея.

— Мне сообщили, что так будет и впредь, — сказал лорд де Моубрей. — Большинство фабрик работает, а урезанное жалованье люди воспринимают спокойно. Дело в том, что в тридцать девятом году нашим местным агитаторам пришлось очень несладко, вот чартисты и утратили свое былое влияние.

— Мне жаль бедную леди Сент-Джулианс, — сказала леди Бардольф, обращаясь к леди де Моубрей. — Это, должно быть, большое разочарование, а их у нее и без того было много; но, как я понимаю, ей некого винить, кроме себя самой. Ей бы оставить принца в покое — но она никак не уймется.

— А где Делорейны?

— Они в Мюнхене — и просто в восторге от него. Леди Делорейн пишет мне, что мистер Эгремонт обещал к ним присоединиться. Если он приедет, то они планируют остаться на зиму в Риме.

— Говорили, будто он надумал жениться.

— Его мать хочет этого, — ответила леди Бардольф, — но больше я ничего не слышала на этот счет.

Вошел мистер Маунтчесни и довольно тепло приветствовал Бардольфов.

— До чего же приятно в августе встретить в деревне людей, с которыми в июне общался в Лондоне! — воскликнул он. — Дорогая леди Бардольф, сию же минуту расскажите мне что-нибудь, вы ведь и представить себе не можете ничего более унылого, чем наша здешняя жизнь. Мы совсем не получаем писем. Джоан переписывается только с философами, Мод — со священниками; и никто из моих друзей так ни разу и не написал мне.

— Может быть, это вы совсем не пишете им?