— Много я всякого повидал на своем веку, — сказал мистер Тротмен. — Были и восстания, и стачки, и такие суровые забастовки, какие только возможны. Однако я вот что считаю: нет ничего лучше стачки во времена процветания; тогда на бастующих тратится больше денег, чем вы можете себе представить, юные джентльмены. Каждый день как на Моубрейской ярмарке{608}
.— И всё же давайте к делу, — сказал Чертовсор. — Народ постоянно обманывают — и ему нужен предводитель.
— Так ведь есть Джерард, — напомнил Джек, — лучше него в мое время было и не найти. А еще Уорнер, самый великий человек от ткацкого станка.
— Так-то оно так, — согласился Чертовсор, — только оба отсидели по полтора года, а это охлаждает пыл.
— Кроме того, — добавил Мик, — они чересчур старые; Стивен Морли их обхаживает: твердит о моральной силе и прочей подобной околесице.
— Отроду не слышал, чтобы моральная сила победила в битве при Ватерлоо, — заключил Чертовсор. — Если бы капиталисты и сами на минутку обратились к моральной силе, я бы поглядел, что бы из этого вышло. Если капиталисты отзовут своих красных мундиров, я завтра же стану поборником моральной силы.
— А еще эта новая полиция, — прибавил Мик, — забавно, когда парень в синей форменной куртке опускает свой чертов аргумент на твою голову, а ты потом латаешь черепушку моральной силой.
— Ладно, всё это совершенно замечательно, — подытожил Джек-Весельчак, — однако я не поддерживаю насилие — по крайней мере, чрезмерное. Я не возражаю против небольшого организованного выступления, только с тем условием, что оно будет проходить не в моем квартале.
— Так не в том же дело, — сказал Мик, — мы и сами не хотим насилия — нам всего-то и нужно, что закрыть все фабрики и мастерские в королевстве и устроить Национальный Праздник хотя бы недель на шесть.
— Много я всякого повидал на своем веку, — сказал Джек-Весельчак, — но всегда замечал: если люди хотя бы неделю работали за половину оклада, то они наверняка вытерпят что угодно.
— Ваша правда, — кивнул Мик.
— Дух моубрейцев сломлен, — продолжил Джек-Весельчак, — иначе они ни за что не позволили бы закрыть «Храм».
— А подумайте о нашем Институте без единого слушателя! — воскликнул Мик. — Только у девчонок какой-то задор и остался. Джулия мне как раз говорила, что в любую минуту готова за «пять пунктов» хоть в пушечное жерло влезть.
— Вы полагаете, Джек, этот дух не поднять? — серьезно спросил Чертовсор. — Вам впору рассудить.
— Если я не знаю Моубрей, то кто же тогда его знает? Верьте моему слову: Палата ничего не подпишет.
— Тогда крышка, — сказал Мик.
— Тихо ты! — одернул его Чертовсор. — Но, положим, восстание наберет обороты?
— Не наберет, — ответил Джек-Весельчак. — Я всякого навидался. Судя по вашим рассказам, это хлопковый бунт. Он закончится, сэр. Вот когда я увижу, как бастуют шахтеры, тогда и поговорим.
— Происходили и более невероятные вещи, — сказал Чертовсор.
— В таком случае дело примет серьезный оборот, — заметил Джек-Весельчак. — Эти шахтеры — ребята упорные, если они войдут в раж, жди большой заварушки, вот что я вам скажу.
— Ясно, — произнес Чертовсор, — ваши слова, безусловно, заслуживают внимания, только я всё равно чувствую, что с минуты на минуту наступит очередной переломный момент.
— Нет, ну дела! — воскликнул Мик и, высоко подбросив свою шляпу, восторженно щелкнул пальцами, предвкушая веселье.
Глава четвертая
— Кажется, я больше не в силах этого выносить, — сказал мистер Маунтчесни, зять лорда де Моубрея, обращаясь к своей жене. Он стоял спиной к погасшему очагу, опершись на каминную полку и держа руки в карманах своего френча. — Эта деревенская жизнь в августе просто смерть как тосклива. По-моему, Джоан, нам нужно поехать в Баден{609}
.— Но папа настаивает, дорогой Альфред, чтобы мы остались здесь и немного пообщались с соседями.
— Я, конечно, могу остаться, чтобы угодить твоему отцу, но поездок к вашим соседям с меня достаточно. Это не те люди, с которыми я привык общаться или хотел бы встретиться вновь. Я не знаю, что им говорить, и не могу даже представить, что они скажут мне. Охо-хо! Без сомнений, деревня в августе — это то, о чем человек не имеет ни малейшего понятия, пока не испробует на своем опыте.
— Но ты же всегда говорил, что обожаешь деревню, Альфред, — мягко упрекнула мужа леди Джоан.
— Так и есть; в Мелтоне{610}
я был счастлив как никогда, и мне даже нравилась деревня в августе, когда я жил на Вересковых Пустошах.— Но я не могу отправиться в Мелтон, — сказала леди Джоан.
— Не понимаю, почему. Миссис Шелдрейк едет в Мелтон с супругом, и леди Ди с Баремом тоже; там можно очень приятно провести время.
— Как бы то ни было, мы не можем сейчас отправиться в Мелтон, — раздраженно сказала леди Джоан. — А поездка на Пустоши для меня и вовсе исключена.