— Давай, — сказал Морли (во время этой сцены он стоял в стороне вместе с Чертовсором и Красавчиком Миком), — давай, — повторил он, обращаясь к Мику, — твоя очередь.
— Джентльмены! — завопил Мик.
— Речь! Речь! — воскликнули несколько человек.
— Послушайте Мика Рэдли! — шептал Чертовсор, который сновал в толпе и обращался к каждому влиятельному человеку, — послушайте Мика Рэдли, он хочет сказать нам кое-что важное!
— Да здравствует Рэдли! Слушайте Мика Рэдли! Давай, Красавчик! Задай им жару! Да не мешайте ему говорить! Давай-ка, запрыгивай на скамью!
После этих слов Мик и правда залез на скамейку.
— Джентльмены! — повторил он.
— Ты уже это говорил!
— А я не прочь еще раз услышать это слово: «джентльмен» звучит уважительно!
— Джентльмены! — снова повторил Мик. — Национальный Праздник начался…
— Трижды ура!
— Тихо! Слушайте Красавчика!
— Национальный Праздник начался, — продолжил Мик, — и мне кажется, что лучше всего для народа в этот день будет прогуляться по парку лорда де Моубрея.
Предложение было встречено бурными криками одобрения, которые означали, что оратор задел публику за живое. Так уж получилось, что народное сознание в этот миг жаждало, чтобы им руководили, и в лице Красавчика Мика оно обрело своего лидера. А лидеру, чтобы преуспеть, надо претворять в жизнь нужды сторонников, выражать то, что все они чувствуют, но чего никому из них не хватает смелости произнести.
Отвага, находчивость, а также авторитет Джерарда заставили людей смиренно отойти от великой цели, ради которой они объединились, но никто: ни отдельная личность, ни целая толпа — не любит напрасно к чему-то готовиться. Каждый жаждал обрести нечто в ходе этого выступления; и в решающую минуту нечто было предложено, и оно обещало новые впечатления, веселье и задор. Епископу (чье одобрение требовалось получить) было так же тягостно отказаться от старого плана, как и принять новый; он что-то бурчал себе под нос и продолжал повторять Филду:
— Я думал, мы пришли сжечь эту фабрику! Кровопийца-капиталист, человек, который разбивает сады и заставляет людей мыться! Что всё это значит?
Филд увещевал его как мог, а Чертовсор, опершись на бок мула, нашептывал что-то Епископу в другое ухо, и тот в конце концов дал согласие, почти с такой же неохотой, с какой Георг IV решился на эмансипацию католиков;{631}
впрочем, Освободитель поставил свои условия и угрюмым голосом потребовал стакан эля.— Выпейте стакан эля с лордом де Моубреем, — сказал Чертовсор.
Глава одиннадцатая
Когда в понедельник в Моубрей прибыли вести о том, что посланцам Епископа оказали весьма нелюбезный прием на моудейлской фабрике, Джерард, предвидя, что вследствие этого там могут начаться беспорядки, решил незамедлительно навестить своего бывшего нанимателя. И так уж совпало, что именно по понедельникам одна из посланниц Урсулы Траффорд посещала дома рабочих в долине на другом берегу реки, и тем самым утром именно Сибилле было поручено исполнить эти благотворительные обязательства. Накануне девушка сообщила об этом отцу, а поскольку ввиду забастовки Джерард не был больше занят на фабрике, он предложил дочери проводить ее. Некоторое время они шли вместе. Было около десяти утра, когда они добрались до моста, что находился неподалеку от их прежнего обиталища. Там им пришлось расстаться. Джерард обнял дочь еще нежней, чем обычно, а когда Сибилла переходила мост и оглянулась, чтобы посмотреть на отца, она поймала его любящий взгляд, также обращенный в ее сторону.
Сибилла была не одна: ее сопровождал Гарольд, который теперь не выделывал кульбитов, зато прибавил в росте, весе и приобрел величественность, утратив веселую резвость и грацию. Он уже не скакал, не вертелся вокруг Сибиллы, не убегал вперед, чтобы затем возвратиться, не выражал свою неуемную энергию в тысячах задорных игривых проделок — напротив, спокойный и наблюдательный, он неизменно был рядом и всегда начеку, словно следил за каждым взглядом хозяйки.
День стоял чудный, окрестный пейзаж был прекрасен — и оттого благородная миссия Сибиллы становилась вдвойне приятной. Она всякий раз просила настоятельницу, чтобы та позволила ей от имени монастыря навещать дома в долине. Там девушка могла встретить немало знакомых лиц. Это место было дорого ей, ибо вызывало много воспоминаний, исполненных теплоты и нежности. Вот и сегодня во время прогулки на душе у Сибиллы царила приятная легкость, и радостное лицо девушки так и сияло от жизнелюбия; чувство это было присуще ей от природы, и никакие превратности судьбы, пусть даже и многочисленные, не сумели его подавить. Она была спокойна за отца: вопреки ее опасениям, нашествие горняков не подвигло Джерарда совершить какой-нибудь опрометчивый поступок, но, напротив, как будто вызвало у него лишь отвращение. И даже сейчас он был занят тем, что ратовал за мир и порядок, призывая к благоразумию и защищая доброжелателей.