Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

Несомненная талантливость Ивана Александровича обуславливалась его удивительной наблюдательностью и ярким остроумием, выливавшимися в незаурядное творчество. И память, и наблюдательность его имели характерную особенность – сосредоточиваться преимущественно на тех или иных странностях или отличиях в наружности людей. Даже при мимолетных встречах с кем-либо он запоминал мелочные внешние особенности: большой рот, подслеповатые глаза, короткие руки, смешные жесты, странности походки и проч. При более близком знакомстве он быстро улавливал, даже с некоторой долей прозорливости, особенности характера человека, его способности и вообще нравственный облик. Иногда он, конечно, ошибался, переоценивая достоинства симпатичных ему лиц и забывая их недостатки. Примером таких субъектов можно указать администратора итальянской оперы, явно своекорыстного человека Византини.

Остроумие Всеволожского проявлялось и в деловых, и в житейских разговорах и поступках. Его метафоры и сравнения иногда проявлялись там, где, казалось бы, нельзя было их ожидать. Всегда они были оригинальны и метки, а зачастую несколько рискованны. Помню такой пример. В 1883 году в Москве, во время коронационных празднеств, в Большом театре ставился балет «Пахита»[114] с участием петербургской балерины Вазем[115]. Всеволожской настойчиво запрещал выделение костюмировки танцовщиц в отдельных группах, где, по сюжету пьесы, они должны были быть одеты однообразно. Танцовщицы этому не сочувствовали и всячески старались отличить себя либо цветной лентой, либо ожерельем, передником, бантом и т. п. Режиссура обыкновенно потворствовала этой прихоти. В данном балете Вазем являлась одной из двенадцати особ, между которыми герой пьесы должен был отыскать свою суженую. Вазем настаивала на том, чтобы у нее был черный тюник вместо присвоенного всем двенадцати девушкам оранжевого тюника, проектированного Всеволожским. Директор категорически отказал в такой замене, несмотря на неоднократные предстательства в пользу Вазем режиссеров и Петипа. Препирательства тянулись несколько дней. Наконец Петипа решился победить упорство директора веским аргументом в пользу основательности ходатайства Вазем. Как раз к этому времени у Вазем скончался муж. Петипа сказал директору, что у Вазем есть резонное основание к просьбе о замене тюника.

– Какой же это резон? – спросил Всеволожской.

– Она овдовела и хочет отметить это обстоятельство трауром.

– Ах, вот как, трауром?! – воскликнул уже выведенный из себя Всеволожской и затем, расхохотавшись громко, во всеуслышание отчеканил: – Траур! Так скажите ей, чтобы она для траура взяла себе в любовники арапа!

Вазем танцевала в оранжевом тюнике.

Талантливая артистка певица Славина обращала на себя внимание высоким ростом и большим ртом. Всеволожской отметил это обстоятельство, сказав: «Когда Славина поет, то открывает рот так, что подвязки видны!»

Еще пример. Пожилой артист немецкой драмы Шаллерт, обладавший небольшим баритоном и исполнявший на Михайловском театре роли с пением, после закрытия немецкого театра был переведен в [116] на сцену русской оперы. Патриотическое или иное соображение побудили Шаллерта, через три года службы на Мариинском театре, подать прошение директору театров о разрешении именоваться в афишах не Шаллерт, а Климов. Это происшествие насмешило Всеволожского, удивленного неожиданным капризом артиста, прослужившего четверть столетия с немецкой фамилией, переменить ее на русскую. Не долго думая, Всеволожской тут же на прошении написал резолюцию: «Mit vergnügen!»[117]

Обширное поле для остроумия Всеволожского представляли его меткие и талантливые карикатуры. Они были интересны по замыслу, по художественности рисунков и по краскам. Они являлись плодом редкого досуга Ивана Александровича, а в карандашных набросках сопровождали его участие в различных заседаниях комиссий и совещаний. В [18]80-х годах, уезжая летом в свое имение Алёшню в Рязанской губернии, Всеволожской вошел со мною в такое соглашение. Я буду летом замещать его в Петербурге и не поеду в отпуск, а он, со своей стороны, обязуется все написанные им в деревне карикатуры передавать в мою собственность. Он добросовестно выполнял взятое обязательство. В результате у меня образовалось собрание из полутораста почти рисунков, из коих 115 акварелей. Мне известны, кроме моей, самой большой, три коллекции карикатур Всеволожского. Одна, более ранняя, [18]60-х годов, хранится в Русском музее (бывший музей Александра III) и заключает в себе около 50 рисунков, другая – в 30 рисунков – находилась у императрицы Марии Федоровны и третья, состоящая из 50 штук, – в руках дочери Всеволожского, графини Граббе.