В отношении служебной обрядности, формальности и этикета Всеволожской был педантичен. В театр на спектакли он всегда приезжал в вицмундире. При приезде в театр царя всегда встречал его у входа на лестницу в царскую ложу. После каждого антракта он докладывал Государю о том, что сцена готова, и испрашивал разрешение на подъем передней занавеси. То же самое он рекомендовал делать и мне, когда он отсутствовал.
Всеволожской не грешил хвастливостью и самодовольством. Зачастую подсмеиваясь над «белой костью»[122], он тем не менее признавал преимущества породы. Скромность, однако, не мешала Ивану Александровичу высоко расценивать свою особу и в происхождении, и в служебной репутации. В начале [1]900-х годов, после назначения директором театров В. А. Теляковского, великий князь Владимир Александрович, встретив как-то Всеволожского, спросил его: «Что вы скажете, Иван Александрович, по поводу назначения Теляковского директором?» Всеволожской, нимало не задумавшись, ответил: «Я полагаю, ваше высочество, что я ответил бы то, что сказал бы Людовик XIV, узнав, что на его место назначен теперешний президент Французской Республики Лубе!»
В отношении как к начальству, так и к подчиненным Всеволожской был всегда корректен, изысканно вежлив и любезен. В обращении его с высшими лицами можно было проследить разные оттенки почтительности. Отношение его к графу Воронцову отличалось от такового же к барону Фредериксу. Было этому и объяснение: Фредерикс случайно превратился из равных Всеволожскому сослуживцев в прямого его начальника.
Почтительность к начальствующим не мешала Ивану Александровичу при удобном поводе оснащать свои доклады или беседы вульгарными выражениями и даже не вполне приличными словами. При приеме просителей и чиновников Всеволожской, как я уже упомянул, всячески старался сказать, или сделать, или упомянуть что-нибудь приятное. Иногда исполнение обещания было непосильно Всеволожскому, и тогда ему приходилось вывертываться.
Нельзя сказать, чтобы Иван Александрович был требовательный начальник. При случившихся проступках артистов и чиновников он был строг, но избегал личного выражения порицаний провинившемуся. Были, однако, случаи вспыльчивости Всеволожского, и это случалось исключительно лишь по вопросам точного исполнения его распоряжений по монтировочной части. Он, например, очень хорошо относился к заведывающему монтировочной частью П. П. Домерщикову. Но как-то раз Иван Александрович так рассердился на него за неточное выполнение указания директора, что раскричался на него, стукая тростью по столу. Потом он извинялся перед Домерщиковым.
В вопросах своей неоспоримой компетентности, т. е. в деле оценки репертуара, работы артистов и сценической постановки, Всеволожской был весьма решителен и упорен, хотя он всегда со вниманием и интересом выслушивал мнение сотрудников.
Драматическую литературу, русскую и иностранную, Иван Александрович знал основательно, в особенности тяготел к французской. В русской литературе он выделял Гоголя и Тургенева и не жаловал Островского. Он признавал громадный талант и значение Островского, но эстетическая сторона некоторых его произведений коробила директора. Отдавая справедливость художественной верности типов в комедиях Островского, Всеволожской порицал однообразие развязок сюжетов. Во многих случаях благополучный исход фабулы пьесы покоился на шантаже. Как пример можно привести комедии «Горячее сердце»[123], «На всякого мудреца довольно простоты»[124]. В последней – счастье молодой пары основано на угрозе разоблачения предосудительной любовной связи старухи, ставящей препятствия браку. В пьесе «Не было ни гроша, да вдруг алтын»[125] благополучная развязка основана на самоубийстве старика, мешавшего счастью пары молодых людей. В пьесе «Не все коту масленица»[126] герой добивается желанного исхода угрозой самоубийства.
По вопросу отношения Всеволожского к произведениям Островского можно отметить следующее интересное обстоятельство. Воспитанный на французской литературе, Иван Александрович был тем не менее сознательным и упорным проводником русского направления в репертуаре. Точно так же любя итальянскую оперу, он охотно шел на закрытие ее. Все свои силы и влияние он направлял на подъем захудалой тогда русской оперы, чего блестяще добился. В симпатиях к переводному иностранному репертуару и антипатиях к произведениям Островского Иван Александрович поборол самого себя. Пьесы великого русского драматурга занимали при Всеволожском обширное место в столичном репертуаре. Из прочих русских драматургов Всеволожской охотно ставил В. А. Крылова, Шпажинского, Невежина. В его время всячески продвигалось продвижение на сцену новых русских авторов: Немировича-Данченко, Южина, Модеста Ильича Чайковского и Е. П. Карпова.