Читаем Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время полностью

Всеволожской назначен был директором Эрмитажа. Замещение его сперва было предложено Государем графу Бобринскому, который хотел предварительно хорошо ознакомиться с делом. Для этого он был направлен ко мне. В течение нескольких дней я прочел ему нечто вроде краткого курса театроведения. Новизна, сложность и обширность дела устрашили добросовестного, солидного человека, и он отказался от принятия поста директора. Вскоре же в Дирекцию вступил молодой, самонадеянный эстет князь Сергей Михайлович Волконский. Он не имел никакого служебного опыта, но явился с предвзятым новым взглядом на сценическое искусство и намечал коренную перестановку всего театрального дела. Но он не успел заявить себя на деле. Не поладив с артисткой Матильдой Кшесинской, Волконский был обижен отменой наложенного на нее штрафа и подал в отставку. На место Волконского немедленно был назначен В. А. Теляковский, который оказался последним директором придворных театров.

Глава 7. Силуэты личного состава. Должностные лица дирекции театров

При желании очертить весь служебный состав Дирекции я был бы принужден привести полный список чиновников отметкой их характеристики. Но это дало бы однообразный сухой перечень хороших, дурных и безразличных аттестаций, и только. Масса отдельных двадцатилетних впечатлений перепуталась в моей голове, а значительная часть их испарилась. А потому об ординарных явлениях я молчу. Все же выделяющееся будет отмечено в своем месте. В этой главе я ограничиваюсь краткой характеристикой лиц, обращающих на себя внимание своим служебным положением и работой и оставивших более значительные воспоминания.

А. П. Фролов. Во главе управления Петербургским театральным училищем, за увольнением в конце [18]70-х годов упомянутого уже выше Павла Степановича Федорова[133], поставлен был отставной кавалерист Александр Петрович Фролов. Это был седой старик очень высокого роста, с размашистыми манерами и высоким голосом. Всеволожской имел сведения, что Фролов был вылитый портрет своего отца, с которого Грибоедов писал своего Скалозуба в «Горе от ума». Фролов был неглупый и добрейший человек, крикун, полный энергии. Он был знаток искусства, сам недурно рисовал красками. Писанные им цветы, в особенности сирень, вызывали похвалы. В суждениях своих Фролов был упрям и в спорах горяч. Всеволожской нашел удобным поручить Фролову, кроме школы, управление также балетной труппой в Петербурге.

Ни в школьном деле, ни в балетной службе Фролов не вносил своей индивидуальности, но и не оказывался тормозом дела. В труппе, среди танцовщиц, он питал особое расположение и симпатии платонического характера к незначительной артистке Петровой. Но это не имело никакого значения в служебном отношении. Вообще он шел на помочах воспитателей и классных дам в школе и режиссерской части в балете, всегда и везде в контакте с балетмейстером Петипа. В соблюдении школьной и сценической дисциплины Фролов был весьма строг и педантичен.

В службе своей как по школе, так и по балету Фролов не оставил никакого следа и вышел в отставку за упадком сил, передав свое место И. И. Рюмину.

И. И. Рюмин. Иван Иванович Рюмин, бывший товарищ и приятель Всеволожского по университету, сменил Фролова в управлении как школой, так и балетной труппой. Это был очень добрый и покладистый человек, без всякого значения в делах. Всегда спокойный, ни с кем не споривший, он бескорыстно исполнял свое служебное дело, нигде не проявляя личной инициативы. Иван Иванович любил хорошо поесть и услаждал себя при всяком удобном случае кофеем с коньяком. Он выпивал его в изрядном количестве, в особенности после обеда. Коньяк приводил Рюмина в сонливое состояние. Высиживая в театре на своем кресле второго ряда тот или иной спектакль, он часу в десятом обыкновенно клевал носом, засыпал и обязательно ронял с шумом свой бинокль. Это обращало на себя внимание публики и создало Рюмину репутацию чудака. Дети школы и артисты балета хорошо относились к Ивану Ивановичу. В конце [18]90-х годов Рюмин так же незаметно ушел из театральной жизни, как бесследно промелькнул в ней.

Граф Е. Салиас-де-Турнемир. Граф Салиас, известный автор нескольких исторических романов, по назначению графа Воронцова и, как надо думать, по протекции своего родственника генерала Гурко, заместил в 1881 году В. П. Бегичева на должности по управлению московскими театрами. Знакомство мое с ним было мимолетное. Виделись мы с ним в Москве всего два раза, тем не менее это знакомство было для него чревато последствиями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное