Читаем Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время полностью

Пчельников был человек общительный. Случай привел в число его сослуживцев несколько его товарищей по гвардии. По установившемуся в Москве обычаю все семьи чиновников конторы познакомились с семьей Пчельникова. Под дирижерской палочкой Полины Петровны образовался прочный очаг сплетней. Он охватил и служебные, и личные отношения. В него вошли и чиновники, и некоторые артисты, и даже прислуга. Постепенно слагался и развивался ряд легенд около большинства членов московской театральной семьи. Легенды были по преимуществу морального свойства, искажали действительность и влияли на взаимоотношения служащих. Само собой разумеется, что отклики таких искажений достигали Петербурга и создавали неверные репутации деятелям театра. Полина Петровна не ограничивалась в проведении лицеприятия и своекорыстия в отношении к сослуживцам мужа. Она проявляла его в прямом непотизме[134], в проведении на обеспеченные места своих родственников. Таким образом, по ее настоянию, вопреки мнению компетентных лиц, она заставила Павла Михайловича принять ее родную сестру с ничтожным голосом на место певицы в русскую оперу в Москве. Другую сестру свою Полина Петровна пристроила на фиктивную в сущности должность начальницы фактически не существующего в Москве главного гардероба. Ко всему Пчельникова в унисон с мужем проявляла большую фанаберию[135] и честолюбие. Она заставила мужа не вполне легально пользоваться для разъездов с женой казенной коляской. Так же своевольно супруги Пчельниковы бесплатно занимали на спектаклях ложу нижнего яруса.

Недостатки Павла Михайловича не ограничивались пребыванием под башмаком жены. Во-первых, он был ленив, на деле скучал и от всяких привходящих служебных нагрузок всячески отлынивал или исполнял их спустя рукава. Во-вторых, он был мнителен, подозрителен и обидчив. Вообще, не будучи пессимистом, он любил жаловаться, в особенности начальству, на свои служебные обиды, как материальные, так и нравственные. В этих обидах он многое преувеличивал. Всеволожской написал очень остроумную карикатуру на Пчельникова. Павел Михайлович изображен на ней со страдальческим лицом, с нимбом вокруг головы и с миртовой ветвью в руках. На карикатуре надпись: «Великомученик Павел».

В вопросах ведения репертуара и в оценке достоинств артистов Пчельников не был самостоятелен и не проявлял своей индивидуальности. Он представлял собою эхо режиссуры в опере Барцала и Альтани, в драме гл[авного] режиссера Черневского. В монтировочной части он прислушивался к мнениям ее заправил и, между прочим, и жениной родни. В общем хозяйстве он был более самостоятелен и проявлял распорядительность и здравый смысл. Что касается школы, как драматической, так и в особенности балетной, то в ней Пчельников заботился о том, чтобы была «тишь да гладь», чтобы избегались всякие осложнения и неприятности.

В паутине женских сплетен Павел Михайлович часто ссорился с сослуживцами и быстро развенчивал лиц, признаваемых им ранее достойными похвалы. В столкновениях с сослуживцами проявлял зачастую вспыльчивость и не всегда оказывался корректным. Был, например, такой случай. Помощником Пчельникова состоял Н. А. Петров, пожилой гвардейский офицер, немудрый, но хороший человек, женатый на почтенной, скромной и хорошо воспитанной женщине. По какому-то поводу Петрова вызвала неудовольствие Полины Петровны и стала предметом ее преследования. Под впечатлением неудовольствия жены Пчельников позволил себе в присутствии служащих громко произнести грубые ругательства по адресу жены Петрова. Возмущенный таким поступком Н. А. Петров явился в кабинет Пчельникова и, объяснив начальнику свою обиду, назвал его негодяем. Пчельников тотчас же написал жалобу по начальству. В результате Н. А. Петров принужден был подать в отставку, хотя и получил пенсию за долголетнюю службу. Когда уже отставка Петрова состоялась, Пчельников догадался прислать к Петрову двух секундантов с вызовом на дуэль и получил от Н. А. Петрова отказ с прибавлением ответа «поздно».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное