Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

Е. Е. Гольдт. Егор Егорович Гольдт – бухгалтер Петербургской конторы театров. Почтенный, честный, симпатичный и работящий старик, помимо службы в театре состоял преподавателем высшей математики в Морской академии. Опытный бухгалтер, он был, однако, изрядный рутинер[138]. На предложения изменить в чем-либо приемы конторского счетоводства он обыкновенно довольно ломаным языком говорил: «Этто нэвозможно!» Вспоминаю, например, такой эпизод. Меня беспокоила частая задержка в конторе расплаты с кредиторами. Причина лежала в беспорядочности регистрации утвержденных счетов. Я предложил Гольдту ускорить расчеты путем регистрации. Последовал ответ: «Думаю, этто нэвозможно!» Тогда я завел особую большую книгу и раскрытые ее листы разграфил по числу статей кредитов. И цифры утвержденных мною к оплате счетов ежедневно вносил в упомянутые графы. Гольдт с усмешкой посматривал на эту книгу и спрашивал: «Не скучно вам?» Я выдержал характер, и, хотя мои записи задерживали меня на службе, я довел дело до конца. Ежедневно подписывались мною ассигновки по утвержденным накануне счетам и подсчитывались остатки кредитов по всем счетам. Через год, когда это вошло, в свою очередь, в рутину счетоводства, Гольдт добродушно сказал: «Правда, этто будет возможно». Почти 10 лет прослужил со мной Егор Егорович и мирно скончался в преклонном возрасте.

К. Р. Гершельман. Константин Романович Гершельман, быв ший офицер лейб-гвардии Финляндского полка и товарищ П. М. Пчельникова, занимал должность делопроизводителя Московской театральной конторы, в конце [18]90-х годов переведен в Петербург на должность помощника управляющего конторой. Человек без особого значения, исполнительный, гибкий, способный примениться и к людям, и к обстоятельствам. Впоследствии, по протекции своего дяди, генерал-губернатора Варшавы, занимал место президента Варшавских правительственных театров.

Братья Николай, Владимир и Константин Петровы. Все три брата – бывшие семеновские офицеры. Старший брат, Николай Андреевич Петров, занимал должность помощника управляющего Московской конторой театров. Человек он был безусловно честный и порядочный, но в службе не бойкий. Имел большую семью, всегда нуждался в деньгах. Второй брат, Владимир Андреевич, состоял заведывающим гардеробной частью петербургских театров и управлял открытой в Петербурге театральной фотографией. Человек был шумный, довольно легкомысленный и не имел никакого полезного значения. Третий брат, Константин Андреевич, состоял чиновником особых поручений при Петербургской конторе. Человек весьма скромный, работящий и большой педант в мелочах работы, за что получил между товарищами прозвище «юса»[139]. Он был, вместе с А. Е. Молчановым, моим сотрудником в издании архива Дирекции. Он же оказался драгоценным корректором в изданиях моих многочисленных печатных трудов.

Вилье де Лиль-Адам. Чиновник особых поручений при петербургских театрах и контролер касс. Очень скромный, незаметный, но исполнительный театральный чиновник.

Петр Иванович Бабин. Захудалый в безденежье и довольно бездельный осколок аристократии, женатый на титулованной особе. Определен был по приглашению Всеволожского для заведывания бутафорской частью. Работал с большой прохладцей, он был интересен лишь как носитель великосветских сплетен, прекрасно владевший французским языком.

Клементьев и Поспелов. Упомяну еще о двух некрупных чиновниках Петербургской конторы, но полезных, порядочных и работящих. Поспелов занимал должность помощника бухгалтера конторы, а Клементьев состоял регистратором в ней и был весьма ценен способностью легко разбирать мой скверный почерк. Особенно симпатичен мне был Поспелов, всегда готовый на исполнение всяких экстренных работ. Он оставил во мне теплое воспоминание.

Глава 8. Силуэты личного состава. Авторы и режиссеры

А. Авторы и композиторы

Александр Николаевич Островский. В воспоминаниях моих о драматургах, конечно, на первое место я ставлю фигуру Александра Николаевича Островского. Лично я знал его очень мало, разговаривать с ним мне пришлось лишь один раз. Сведения о нем сохранились в моей памяти по рассказам лиц, хорошо его знавших, преимущественно Е. П. Карпова, Е. Ф. Сазонова и прочих, имевших с ним дело. Хорошее впечатление об Островском сохранилось у меня по знакомству с его талантливыми произведениями. Рассказы о великом русском драматурге ознакомили меня со смешными черточками его характера, главным образом с его хвастливостью и самодовольством. Читая, например, свою пьесу «В чужом пиру похмелье»[140], Александр Николаевич, остановившись на одном из диалогов, привычным жестом поглаживает свою бороду и спрашивает:

– Скажите, пожалуйста: ну кто другой так напишет?