Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

Шпажинский, Невежин, Карпов, Гнедич, Чайковский, Южин, Немирович. Ближе других я знал драматургов Шпажинского и Невежина, часто посещавших мой служебный кабинет с просьбами о способствовании о приеме их пьес на сцену, о выдаче авансов и об ускорении выдачи авторского гонорара. Шпажинский был весьма скромный, искательный в обращении. С увлечением говорил о своих произведениях, о перипетиях творчества и о волнениях своих. Напротив, Невежин был суров, неразговорчив, проявлял много апломба, энергичности, был хвастлив, требователен и самодоволен. Осведомившись однажды, что одна из его пьес была забракована петербургским Театрально-литературным комитетом, Невежин очень обиделся. Он счел отказ в приеме его пьесы личным оскорблением и явился в комитет с возгласом: «К барьеру!» Энергичная выходка Невежина имела успех: пьеса была пересмотрена в комитете, одобрена и принята на сцену.

Прекрасное впечатление оставило мне сношение с симпатичным писателем Модестом Ильичом Чайковским. Манерами и разговором он напоминал своего брата композитора. Карпова, Гнедича и Южина я знал более как сценических деятелей. Драматурга Владимира Ивановича Немировича-Данченко я уз нал позднее, когда в мое ведение поступили московские театры. Он произвел на меня хорошее впечатление симпатичного, умного и корректного человека. Но он, между прочим, удивил меня, заявив мне, по непонятным причинам и, вероятно, по какому-то недоразумению, что я перебил у него в Москве аренду Нового театра (бывшего Шелапутина).

Композитор П. И. Чайковский. Что касается лично знакомых мне оперных композиторов, то, конечно, впереди всех я ставлю высокодаровитого и симпатичного творца «Евгения Онегина»[143], «Орлеанской девы»[144], «Пиковой дамы», «Спящей красавицы», «Лебединого озера»[145] и прочих произведений. Но воспоминания мои о Петре Ильиче еще в 20-х годах нынешнего века напечатаны и изданы филармонией, и повторяться мне не след.

А. Г. Рубинштейн. Антона Григорьевича Рубинштейна знал я лично очень мало. При кратких и редких встречах с ним впечатление мое о нем, в кратких словах, сложилось такое. Он представлялся мне человеком, отуманенным громкой славой исполнителя и возомнившим себя одинаково великим творцом, как и пьянистом. Большое самомнение Антона Григорьевича отражалось на его высокомерии и на неприветливом обращении.

Н. Ф. Соловьев. С Николаем Феоктистовичем Соловьевым я встречался, как знакомый, чаще, чем с другими. Написал он оперу «Ночь на Рождество»[146], поставленную в [18]70-х го дах в Петербургском музыкально-драматическом кружке, а затем оперу «Корделия» («Месть»)[147], шедшую с умеренным успехом, но долго державшуюся на Мариинской сцене. В этой опере были арии и ансамбли, в особенности финал, вызывавшие одобрение публики. Николай Феоктистович был приветливый, скромный и корректный человек. Разговор его был всегда медленный, вполголоса. Речь прерывалась глубоким вздохом и словом «Да!». Соловьев пользовался хорошей репутацией профессора теории музыки и одно время занимал должность управляющего придворной капеллой.

Н. А. Римский-Корсаков. Николай Андреевич Римский-Корсаков был один из немногих авторов, не проявлявших настойчивости в получении вознаграждения. Лично я с ним мало сталкивался, но встречал с его стороны всегда приятное обращение. С удовольствием я смотрел его талантливые оперы «Снегурочка», «Град Китеж»[148]. Но не везде понимал и оценивал сложность его музыки и недостаточность мелодий. Николай Андреевич любил уснащать оркестр особыми, не употреблявшимися ранее инструментами, как, например, трубой особенно низкого тона.

Ц. А. Кюи. Цезаря Антоновича Кюи я знал еще раньше службы в театре, слушая его лекции в Николаевской инженерной академии, где он читал историю фортификации. Написанные им оперы «Вильям Ратклиф»[149], «Анджело»[150] и «Кавказский пленник» шли на Мариинской сцене, но не имели успеха и быстро сходили с репертуара. Встречался я с ним чрезвычайно редко, он производил на меня впечатление типичного военного генерала. Почитатели Цезаря Антоновича при порицании его как профессора фортификации говорили: «Да, но он хороший композитор музыки!» При порицании же его опер указывали: «Да, но ведь он известный профессор фортификации».

Э. Ф. Направник. Эдуарда Францевича Направника я высоко ценил как талантливого и сведущего оперного композитора, но в операх его не находил удовлетворения. Исключением в этом случае были некоторые куски в его «Нижегородцах»[151], в «Гарольде»[152] и в «Дубровском»[153]. По моему мнению, в операх Эдуарда Францевича отсутствовала оригинальность и чувствовалось повторение эффектных приемов и изобретений других композиторов.