Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

Иногда он любил приврать, но ложь его была бескорыстна и безвредна. Нередко он хвалился, при случае, знанием языков, хотя многие знали, что он в них очень слаб. Кто-то увидел на столе у Островского сочинения Данте и спросил:

– Разве вы знаете, Александр Николаевич, итальянский язык?

– Еще бы! Данте Олиджиери! «Divina comedia»[141] – моя настольная книга!

Рассказывали еще анекдот о подобной слабости Островского. Александр Николаевич питал особое расположение к довольно бездарному артисту Александринского театра Бурдину. Он давал ему в своих пьесах, в ущерб их успеха, лучшие роли. Он долго уговаривал Бурдина побывать вместе с ним за границей, обещая помочь ему в объяснениях на хорошо знакомых Островскому французском и немецком языках. Наконец уговорил. Они поехали вместе в Австрию и Швейцарию. По приезде в отель в Вене Бурдин спрашивает Островского:

– Скажите, пожалуйста, Александр Николаевич! Вот вы говорили, что знаете хорошо немецкий язык. А я слышал одно лишь ваше слово в Вене – «коше». Что это значит?

– А вот я тебе покажу мой немецкий разговор, – сказал Островский и позвонил к прислуге.

Когда пришел лакей, Александр Николаевич сказал ему:

– Кельнер! Бидте откупорен зи мейн чемодан!

Анекдотом с этой фразой Островского драматург В. А. Крылов воспользовался в одной из своих комедий.

В [18]80-х годах родной брат Островского, министр государственных имуществ, через многим ему обязанного управляющего Кабинетом Государя Н. С. Петрова, устроил Александра Николаевича на давно желанную последним должность начальника репертуара московских театров. Задолго еще до этого времени Островский составил интересную и обстоятельную записку о народном театре. В этой записке он высказал много достойных внимания мыслей. Можно было ожидать, что новое назначение даст Островскому простор для проведения новых идей в театральную жизнь. Однако вышло не так. Заправляя совместно с управляющим театрами Майковым московской сценой, Островский увлекся внешней стороной значения своей должности. По рассказам компетентных свидетелей, и Майков, и Островский много начудили. Островский, умирая, оставил в сценическом московском деле сумбур, бессистемицу и финансовый ущерб.

В суждениях своих об артистах Александр Николаевич был своеобразен. Высоко расценивал Стрепетову, несмотря на ее несценическую внешность, а талантливую артистку М. В. Ильинскую аттестовал так: «Это судорога, а не актриса!»

В. А. Крылов. Ближе всех прочих драматургов я был знаком с Виктором Александровичем Крыловым (Александровым). Он часто посещал меня в конторе и откровенно делился своими мыслями. Виктору Александровичу многие прикосновенные к театру лица, а также и пресса ставили в упрек необыкновенную плодовитость и настойчивость в проведении своих пьес на сцену. Его называли «российским Сарду». Но ему нельзя отказать в талантливости как в оригинальных его произведениях, так и в переводах. На длинном ряде постановок своих пьес Крылов до тонкости изучил сценические условия композиции и охотно делился своими знаниями. Он утверждал, что драматический автор должен руководить восприимчивостью публики. Он должен подсказывать зрителям их поведение. Должен ходом действия и текстом указывать, когда надо смеяться, а когда плакать. Указывал на пример Гоголя, который в пьесе «Женитьба» смехом Кочкарева, удачно схватившего Подколесина, заражает смехом всю публику.

Много зарабатывая на своих произведениях и не нуждаясь в денежных средствах, Виктор Александрович тем не менее всегда усиленно хлопотал о скорейшей получке денег и домогался наибольшей выручки за свои работы. Крылова обвиняли даже в жадности и в неразборчивости средств к заработку. Некоторые начинающие драматурги обращались к Крылову за пересмотром и исправлением их пьес. Виктор Александрович охотно брался за это дело, но выговаривал известный гонорар за свою работу. Такая система исправления произведения получила в среде артистов наименование «окрыления».

Величко, автор пьесы «Первая муха»[142], обратился с такой просьбой к Крылову для исправления его пьесы. Крылов переделал редакцию «Первой мухи» и потребовал с Величко вознаграждение в размере половины гонорара за каждое представление пьесы. Автор протестовал, но безуспешно, и спор решен был в пользу Крылова. Пьеса прошла в редакции Крылова и получила за кулисами шуточное название «Второй мухи».

Очень неожиданно и интересно оказалось, что Виктор Александрович, умирая, оставил завещание, по которому все свои денежные средства пожертвовал Петербургскому городскому управлению на устройство школ для бедных.