Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

Иван Федорович был основателем театрального музея, в котором собрал изрядную коллекцию писем и других документов; нередко обращался он ко мне за маленькими пособиями для пополнения музея, помещение для которого было отведено за сценой Александринского театра при капитальном его ремонте. Средствами денежными Горбунов не обладал, он всегда был рад частному заработку. Он любил хорошо поесть и основательно выпить. Чуть ли не ежедневно можно было его застать в Петербурге у Палкина или в «Малом Ярославце»[181], а если в Москве – в Большом Московском трактире[182], большей частью нетрезвым. В подходящей компании он иногда приготовлял по собственному рецепту «капустник». В этом приготовлении он священнодействовал, торжественно брал большую миску и клал туда большой кочан кислой капусты, несколько крупных испанских луковиц и помидоров, рубил, посыпал солью и подавал присутствующим, стерео типно приговаривая: «Кушайте, господа… Этот капустник очень большой водки требует».

Горбунов был женат на немке, имел нежно любимую дочь Танечку и усердно старался акклиматизировать ее на сцене Александринского театра. Но это ему не удавалось. Неблагодарная внешность и отсутствие дарования помешали даже скромной карьере Танечки Горбуновой.

Особенный успех имел Горбунов в Москве, которую при всяком удобном случае посещал для частного заработка у своих ярых поклонников, богатых купцов.

Б. Артистки русской драмы

Перебирая всю совокупность своих впечатлений об актрисах русской драмы и сопоставляя их между собой, я прихожу к добросовестному заключению, что московский театр в последние 20 лет XIX столетия стоял неизмеримо выше петербургского. Целый букет даровитых актрис – как Федотова, Садовская, Никулина и впереди всех талантливейшая из всех виденных мною где-либо и когда-либо артисток незабвенная Марья Николаевна Ермолова – красовался на сцене Малого московского театра. Как-то раз приехал я из Москвы под впечатлением очарования от исполнения Ермоловой роли Иоанны д’Арк. Вскоре же в Петербурге попал я в Александринский театр на пьесу с М. Г. Савиной. Говорят, comparaison n’est pas raison[183], но я все-таки должен сказать: сколь же маленькой показалась мне наша талантливая премьерша Марья Гавриловна пред необъятным дарованием Ермоловой! С этими словами, вероятно, согласился бы и Кугель, написавший прекрасный, правдивый и теплый некролог покойной жемчужине московского театра.

Артистки петербургских театров, исполнявшие в мое время роли молодых премьерш, поименно таковы: Савина, Ильинская, Стрепетова и Потоцкая.

О Савиной так много написано, что излишне о ней много распространяться. Марья Гавриловна Савина, дочь актера Подраменцова (по театру – Стремянова[184]), начала свою артистическую деятельность в ранней юности в провинции и вышла замуж за актера Савина, разошлась с ним, перешла на сцену Александринского театра и вышла замуж за Никиту Никитича Всеволожского, племянника директора театров. После развода с Никитой Всеволожским она сделалась женой Анатолия Евграфовича Молчанова, бывшего мужа артистки Ильинской. Молчанов, после смерти Марьи Гавриловны, выпустил роскошное издание писем, документов и сведений, относящихся к биографии покойной артистки[185]. Издание это обнимает слишком большие подробности и заключает в себе труд, может быть, по своим размерам преувеличенный по сравнению с репутацией артистки.

Личные мои впечатления по знакомству с Савиной, помимо сценической ее работы, весьма обильны. Она часто посещала меня в моем конторском кабинете, встречались мы в различных собраниях, на артистических вечеринках, в театре, а в последующее время я часто бывал у Молчанова, с которым вместе она жила в молчановском особняке на Карповке. В моих воспоминаниях отразились, строго говоря, две Савины: Савина-артистка и Савина в частной и общественной жизни.

Марья Гавриловна Всеволожская, или Молчанова, была чрез вычайно остроумная и интересная женщина добрейшей души, отзывчивая к чужим невзгодам и тороватая[186] на помощь. После ее смерти у гроба артистки впервые узнали о существовании людей, которым она давала средства жизни. В обществе она оказывалась неистощимой в юмористических рассказах, где она проявляла глубокую наблюдательность и способность воспроизводить в лицах встречающиеся ей оригинальные типы. При рассказах ее, например, о Кавказских Минеральных Водах перед слушавшими Савину ясно обрисовывалась вереница людей разных возрастов, национальностей и социальных положений, со стаканами нарзана или ессентуков в руках. Не получив основательного образования, Савина пополняла его чтением, выучилась говорить по-французски, и могла поддерживать разговор на отвлеченные темы, и не лезла в карман за словом.