Сказание о пальме

— Кто идет, отвечай! — снова окликнули их. — Стрелять будем!..

— Свои, джанум, свои! — поспешно отозвался Рваев, наборщик из «Гуммета».

Из темноты к ним шагнули один матрос, потом — второй, третий... «Патруль моряков!» — наконец понял Сурен.

— Свои? Кто — свои? — Матрос провел руками по карманам Рзаева и воскликнул: — Ага, гранаты! Держи их, братва, тут что-то не чисто!

Сурен хотел отпрянуть назад, но его сразу схватили чьи-то дюжие руки, сжали в железных тисках. Потом он почувствовал, как у него из карманов вытащили револьвер и гранату. Остальных товарищей тоже разоружили.

— Э, да тут у них у всех гранаты и револьверы, братцы! — воскликнул один из матросов. — Это какая-то банда! Ну-ка, посветите, поглядим, что за птицы!

Кто-то чиркнул спичкой и при ее колеблющемся свете оглядел схваченных.

— Черт те что, мальцы какие-то!.. — чертыхнулся он. — Ну-ка, выкладывайте: кто такие, куда идете с оружием?

— Да пустите же! — наконец выговорил Сурен.

И тот, что держал его сзади, несколько ослабил тиски.

«Сказать им? — думал Сурен. — Ну нет, это же те самые, что стреляли по нашим кораблям. Эсеровская сволочь и примкнувшая к ним портовая шваль».

Но что-то сказать нужно было, и он выпалил:

— Мы бежали в военный порт... чтобы сесть на корабли.

— На корабли? В военном порту?

— Так там же все пароход уже занит! — честно старался помочь Сурену Рзаев. — Думаль, ви вазмьош нас!

— Что-то вы не похожи на беженцев... — все более недоумевали моряки. — Хотели бежать, а вооружились до зубов.

— А не турецкие ли это шпионы, братва? Вон тот и балакает вроде по-турецки.

— Да какой такой турецки! — возмутился Рзаев. — Я бакински, понимаешь? Мусульман я, азербайджан!

— Ну-ка, пошли, пошли! Там разберемся!

И матросы потащили обезоруженных ребят в сторону военного порта.

«Влипли!.. — с отчаянием думал Сурен. — Ох, и бездарно же попались! Еще расстреляют как турецких шпионов, сейчас ведь долго разбираться не станут!»

Пока Сурен бегал по городу, собирая группу для налета на тюрьму, Микоян снова отправился в здание, где помещалась «Диктатура».

На улице продолжали рваться турецкие снаряды, и все окна здания были выбиты. Всюду — в комнатах, в коридорах — под ногами хрустело битое стекло, на полу валялись обрывки бумаг, окурки... Какие-то незнакомые люди торопливо складывали в ящики папки из шкафов, выносили имущество. Но Микоян решил, что представителей «Диктатуры» лучше все-таки дождаться здесь, чем искать в обстреливаемом городе.

И не ошибся. Примерно через час появились два эсера — член «Диктатуры» Велунц и заместитель председателя контрразведки Далин. Они с недовольством посмотрели на Микояна, — видимо, сразу догадались, зачем он пришел.

— Ничего не выйдет, Микоян, — с усталым видом произнес Велунц. — Если вы пришли просить об освобождении арестованных комиссаров, то я не в состоянии сделать этого.

— Ох, и подлецы же вы, господа!.. — Микоян опустился на стул и устало откинул голову на спинку. — Ну прямо подлец на подлеце!..

Он отлично знал, как умеют эсеры пускать в ход оружие и что им ничего не стоит пристрелить его. Пристрелить и уйти, в уверенности, что никогда и никому не придется отвечать за это... Но ему сейчас было все равно, и он продолжал так же устало:

— Подлостью и обманом пришли вы к власти. Подлостью и обманом арестовали их и так же подло хотите расправиться.

— Замолчи, слышишь?.. Замолчи, а то получишь пулю! — Далин сделал шаг назад и выхватил револьвер.

А Микоян не только не пошевелился, но даже не повысил голоса.

— Вы подло обманули народ, уверяя, что англичане спасут город. Вот до чего довели ваши «спасители» Баку! Бросили, ушли, не предупредив даже вас. Признавайтесь, ну признавайтесь же: ведь никто даже с собакой своей так не поступил бы!

Быть может, Микоян и сам не подозревал, как больно задел их. В словах этого чернявого худого молодого человека была оскорбительная правда: да, с ними поступили, как с паршивыми собаками... Использовали, когда нужно было, и выбросили в мусорный ящик. И они знали почему: их просто сочли неспособными справиться с теми, что работали на промыслах и заводах. Решили, что куда уж лучше впустить сюда турок — они, мол, расправятся со всеми получше!..

— Вот так вы и живете: подлец на подлеце, — продолжал так же бесстрастно Микоян. — Они вас предали, а вы нас предавали сто раз, и хотите предать в сто первый. Вы же иначе не умеете, не приучены!..

Тут он вдруг вскочил на ноги, стукнул кулаком по столу и закричал в исступлении:

— Да вы кто — люди или нет? Люди вы или нет?! Не смеете вы так поступать с ними — со Степаном и Алешей, с Иваном и Мешади, с Гришей и Павлом! Не смеете, сволочи, мерзавцы! Вы же покроете навечно позором не только ваши имена, но и ваши проклятые партии!.. — Он схватил со стола лист бумаги, сунул под нос Велунцу и приказал: — Пишите! Сейчас же пишите распоряжение в тюрьму об освобождении арестованных...

И вдруг Велунц произнес обмякшим голосом:

— Да пойми ты, Микоян, мы не можем отпустить арестованных просто так, на волю!..

— А почему не можете эвакуировать отсюда?