Сказание о пальме

Утром 15 сентября они вошли в никем не защищаемый город. Три дня и три ночи разнузданная орда аскеров и мусаватистов бесчинствовала в городе. Хватали и убивали людей на улицах и в домах. Врывались в госпитали и больницы, расстреливали и резали раненых. Выкидывали из окон домов детей. Насиловали женщин и девушек. С радостным воем растаскивали из магазинов и квартир ковры и драгоценности богачей и жалкий скарб бедняков. Убивали и грабили в основном армян, но не щадили также ни русских, ни азербайджанцев. Не щадили никого, кто подозревался хотя бы в сочувствии большевикам, в малейшем содействия обороне города...

Тридцать тысяч убитыми, не считая раненых и погибших в дни обороны, — такой ценой пришлось заплатить бакинцам за наивную веру в иноземных «спасителей».

Глава двадцать девятая

Перед самым отплытием каким-то чудом удалось собрать на пристани всех: и семьи арестованных, и Сурена с его группой. Амиров помог им подняться на пароход и устроил в кают-компании и на верхней палубе. Увидев мужа, Варвара Джапаридзе вдруг начала уговаривать его не уезжать из города. Сказала, что знает одного человека, который согласен спрятать его у себя, если Алеша захочет остаться в Баку. Все принялись горячо обсуждать этот вопрос, хотя большинство не верило, что Джапаридзе, которого знал в лицо каждый бакинец, удастся скрыться в городе.

Но Прокофий Апрасионович ответил на это:

— Ну как же я расстанусь с остальными, Варо? Как были вместе до сих пор, так и останемся.

Пароход наконец тронулся, и многие пассажиры после всех волнений этого дня сразу легли, где попало, и тут же уснули.

Но скоро пароход остановился, и те, кто бодрствовали, вышли на палубу узнать, в чем дело. Оказалось, что они стоят у острова Жилой. У того самого, где месяц назад пережидали шторм и затем попали в беду. И, как тогда, теперь тоже в бухте стояли освещенные огнями суда с беженцами, а на рейде маячили военные корабли.

— Пытаются навести порядок, — объяснил Амиров. — На пароходах тысячи людей — без провизии, без одежды, многие без денег. Куда их направить, чтобы можно было разместить и прокормить?

И тогда перед пассажирами тоже встал вопрос — самый важный, самый главный: куда пойдет «Туркмен»? В Энзели, где англичане? В Петровск, где Бичерахов? В Красноводск, где опять-таки англичане да еще эсеровская власть? Или в Астрахань — единственный, но самый дальний порт, где Советская власть?

— Я понимаю, что вас устраивает только Астрахань, — задумчиво сказал Амиров. — Но на пароходе восемьсот человек: мой отряд, солдаты и офицеры из других частей, беженцы, больные и раненые. После вас на борт поднялись даже какие-то англичане. И я не уверен, захотят ли они туда, в Астрахань?

— Англичане? — встревожился Микоян. — Откуда они взялись?

— Говорят, отстали от своих, не попали на «Крюгер».

— При всех случаях, думаю, решающее слово будет принадлежать твоему отряду, Татевос, — сказал Корганов. — Куда прикажешь, туда и пойдет «Туркмен».

— Да, хватит уж интеллигентничать и цацкаться со всеми! — поддержал его Петров.

Амиров, глядя на них, усмехнулся:

— Конечно, мой отряд — главная сила на пароходе. Но почему вы думаете, что ему захочется в Астрахань, в лапы к вашим? После всего того, что произошло в Баку!

Шаумян на это твердо заявил:

— Если кто-либо на пароходе боится, что власти в Астрахани задержат их, то я даю гарантию, что, как только нас доставят в порт, «Туркмен» может пополнить запасы воды и топлива и уйти куда захочет!

— Я не сомневаюсь, что вы это сделаете, Степан Георгиевич, — мягко сказал Амиров. — Но им покажется куда безопаснее, если мы вообще не зайдем в Астрахань!

— Татевос! — с возмущением воскликнул Арсен. — Ты же понимаешь, что будет с нами, если мы опять попадем им в лапы!

— Нет, я жду, пока ты мне это объяснишь! — рассердился Амиров. — А вот ты понимаешь ли, что в моем отряде не у каждого брат — большевик? Да и в команде парохода тоже! А я не думаю, что ее можно заставить идти туда, куда я захочу!

— Так что же будем делать? — спокойно спросил Шаумян.

— Вы поймите меня правильно, Степан Георгиевич. — Голос Амирова сразу становился мягче, как только он начинал говорить с Шаумяном. — Я буду делать все, что в моих силах, чтобы пароход пошел в Астрахань. Да и сам, наверно, останусь там, будь что будет. Я лишь хочу сказать, что это нелегко сделать. Я ведь уже прощупывал настроение команды и офицеров отряда.

— На пароходе знают, что мы здесь?

— А разве такое скроешь? Знают, и уже идут разные толки: что вы будто бежали из тюрьмы, что тут что-то не чисто...

— Где разрешение Далина? — обернулся Шаумян к Микояну.

— Начальник тюрьмы оставил у себя, — сказал тот. — Но все это ерунда. Как будто можно убежать из Баилова!

— Убегали и не из таких тюрем... — пожал плечами Амиров. — Но главное в том, что если они так думают, то уж с ними ничего не поделаешь. — Он встал. — Ну, я пойду еще раз поговорю с ними...

Вслед за ним вышел и Микоян. Вернулся он страшно возбужденный. Собрал руководителей в сторонку и прошептал: