Сказание о пальме

— В хорошую погоду обязательно бы дошли, но при таком ветре — черт его знает...

Кинулись разыскивать того смуглого матроса, члена судового комитета. И когда нашли, он с виноватым видом сказал:

— На комитете я остался один, товарищи, а остальных словно вдруг подменили. Настаивал изо всех сил, хотя с водой и топливом в самом деле худо. — Потом осторожно спросил: — А что, думаете, в Красноводске несладко придется вам?

— Очень несладко, товарищ, — серьезно ответил Шаумян.

— Я все же поговорю с командой, чтобы там постояли за вас, не дали в обиду, — с искренней горячностью сказал смуглый. — Вот увидите, уговорю если не всех, то большинство!

Комиссары с печальной улыбкой поблагодарили его и пошли в кают-компанию. Снова и снова обсуждали создавшееся положение: что же делать дальше?

И тут снова заговорил Микоян:

— По-моему, надо силой заставить команду продолжать курс на Астрахань!

— Силой? — удивленно посмотрел на него Азизбеков. — А где ты возьмешь эту силу?

— Думаю, что в отряде Татевоса найдется десяток-другой верных людей. Вызовем по одному сюда, объясним задачу, потом с их помощью разоружим тех типов внизу, их оружие возьмем себе. Когда у нас будет отряд из полсотни хорошо вооруженных людей, мы сможем сказать команде: «Идем в Астрахань!» А если кто попробует сопротивляться, выбросим в море!

— В море? — вытаращил на него глаза Джапаридзе. — Да ты что?!

Микоян обиженно посмотрел на Алешу, потом перевел взгляд на других. Остальные молчали. Молчал Шаумян. Молчал Петров. Молчал Корганов...

Анастас вдруг почувствовал какую-то опустошенность, усталость. От этих бесконечных невезений, от того, что надо все время выкручиваться, искать какой-то выход, кого-то в чем-то убеждать, уговаривать. «Зачем, собственно, я кипячусь? — подумал он. — Ведь они старше, опытнее меня, знают, что делают!»

Через несколько минут в кают-компанию зашел Амиров. Он, видимо, уже знал все. К нему подсел Корганов и, вкратце рассказав о предложении Микояна, спросил, что он думает. Амиров минуту думал, наконец сказал хмуро:

— Ну разоружим, ну заставим команду идти на север. А потом кончится топливо, и пароход будет болтаться в открытом море. Знаете же, как сейчас на Каспии: все пароходы попрятались в портах, боятся высунуться. Можем несколько дней не встретить ни одного судна, и тогда женщины с детьми будут умирать от голода и жажды на наших глазах. На них и сейчас-то смотреть жалко: за ночь на палубе намерзлись от холодного ветра, мучаются от качки. Теперь у всех на уме лишь одно: поскорее бы добраться куда-нибудь, стать на твердую землю, согреться и поесть... — И вдруг крякнул с досадой, даже сердито: — Ну что за невезение такое?.. Ведь который уже раз пытаетесь уйти, добраться до этой вашей Астрахани, и никак не выходит!.. — Потом глянул на обескураженных комиссаров и сказал уже другим тоном: — Ладно, что говорить. В Красноводск, так в Красноводск. Придем туда и посмотрим, что они сделают с вами! Пусть кто-нибудь попробует пальцем тронуть, разнесу их паршивый город к черту!

К полудню, когда до Красноводска осталось часов десять ходу, ветер прекратился, тучи разошлись, и снова показалось солнце. Оно словно подогрело и вернуло надежду, что еще можно избежать злого рока. Повернуть обратно, уйти в Астрахань или хотя бы в Петровск: там все-таки знали их, и они знали всех. Там можно было надеяться, что подействует тот же убедительный довод: «Теперь вы видите, что мы были правы, что англичане не спасли Баку?!» Надеяться на сочувствие масс, на собственной шкуре испытавших политику предателей. Получить помощь от большевистского подполья. Наконец, оттуда было ближе до своих, до Астрахани...

Но и судовой комитет и капитан снова заявили, что на пароходе осталось так мало воды и топлива, что едва ли дотянут даже до Петровска. Да и среди беженцев все громче слышался ропот: «Да хватит метаться туда-сюда по этому проклятому морю! Надо же наконец пристать к какому-то берегу, дать несчастным детям и больным отдохнуть и поесть!..»

И «Туркмен» продолжал плыть на восток, пока к вечеру не вошел в Красноводский залив.

В сумерках послышался стук мотора: к пароходу подходил баркас, вероятно с представителями портового начальства.

С баркаса кто-то крикнул:

— Что за судно и откуда?

— Пароход «Туркмен» с беженцами из Баку!

— Пароходу «Туркмен» — стоп машины!.. — скомандовали с баркаса. — Стать на рейде, в порт заходить воспрещается! Карантин! Спустить трап для начальника порта!

«Туркмен» застопорил машины. Потом раздался скрежет цепи в клюзе, и якорь тяжело шлепнулся в воду. А еще через несколько минут начальник Красноводского порта поднялся по трапу на борт парохода.

Он заявил, что утром на пароход прибудет врач — выяснит, нет ли здесь заразных больных. Но все на пароходе хранили глубокое молчание, словно знали, чувствовали: за этим должно последовать нечто значительное, быть может, страшное.

Закончив с формальностями, начальник порта уже хотел сойти в баркас, когда к нему подошел один из английских офицеров и сказал на ломаном русском языке: