Скитальцы. Пьесы 1918–1924

             Да, мне легко… Покойно мне. Теперь
             хоть что‐нибудь я знаю точно, – знаю,
             что нет меня. Скажи, мое виденье,
             а если я из комнаты твоей —
             стой! сам скажу: куранты мне напели:
             все будет то же, встречу я людей,
             запомнившихся мне. Увижу те же
             кирпичные домишки, переулки,
             на площади – субботние л<о>тки
             и циферблат на ратуше. Узнаю
             лепные, величавые ворота;
             в просвете – двор широкий, разделенный
             квадратами газона; посередке
             фонтан журчащий в каменной оправе
             и на стенах пергаментных кругом
             узорный плющ; а дальше – снова арка,
             и в небе стрелы серого собора,
             и крокусы вдоль ильмовых аллей,
             и выпуклые мостики над узкой
             земною рéчонкой, – все узнаю, —
             а на местах, мной виденных не часто
             ил<ь> вовсе не замеченных, – туманы,
             пробелы будут, как на старых картах,
             где там и сям стоит пометка: Terra
             incognita9

. Скажи мне, а умерших             могу я видеть?

Гонвил

                                          Нет. Ты только можешь
             соображать, сопоставлять явленья
             обычные, понятные, земные, —
             ведь призраков ты не встречал при жизни…
             Скажи, кого ты вызвать бы хотел?

Эдмонд

             Не знаю…

Гонвил

                                   Нет, подумай…

Эдмонд

                                                                   Гонвил, Гонвил,
             я что‐то вспоминаю… что‐то было
             мучительное, смутное… Постой же,
             начну я осторожно, потихоньку, —
             я дома был, – друзья ко мне явились,
             к дубовому струился потолку
             из трубок дым, вращающийся плавно.
             Все мелочи мне помнятся: вино
             испанское тепло и мутно рдело.
             Постой… Один описывал со вкусом,
             как давеча он ловко ударял
             ладонью мяч об каменные стенки;
             другой втыкал сухие замечанья
             о книгах, им прочитанных, о цифрах
             заученных – но желчно замолчал,
             когда вошел мой третий гость – красавец
             хромой, – ведя ручного медвежонка
             московского, – и цепью зверь ни разу
             не громыхнул, пока его хозяин,
             на стол поставив локти и к прозрачным
             вискам прижав манжеты кружевные,
             выплакивал стихи о кипарисах.
             Постой… Что было после? Да, вбежал
             еще один – толстяк в веснушках рыжих —
             и сообщил мне на ухо с ужимкой
             таинственной… Да, вспомнил все! Я несся,
             как тень, как сон, по переулкам лунным
             сюда, к тебе… Исчезла… как же так?..
             …она всегда ходила в темном. Стелла…
             мерцающее имя в темном вихре,
             души моей бессонница…

Гонвил

                                                               Друг друга
             любили вы?..

Эдмонд

                                        Не знаю, было ль это
             любовью или бурей шумных крыльев…
             Я звездное безумие свое,
             как страшного пронзительного бога
             от иноверцев, от тебя – скрывал.
             Когда порой в тиши амфитеатра
             ты взмахивал крылатым рукавом,
             чертя скелет на грифеле скрипучем,
             и я глядел на голову твою,
             тяжелую, огромную, как ноша
             Атланта, – странно было думать мне,
             что ты мою бушующую тайну
             не можешь знать… Я умер – и с собою
             унес ее. Ты так и не узнал…

Гонвил

             Как началось?..

Эдмонд