Скитальцы. Пьесы 1918–1924

                                             Не знаю. Каждый вечер
             я приходил к тебе. Курил, и слушал,
             и ждал, томясь, – и Стелла проплывала
             по комнате, и снова возвращалась
             к себе наверх по лестнице витой,
             а изредка садилась в угол с книгой,
             и призрачная пристальность была
             в ее молчаньи. Ты же, у камина
             проникновенно пальцами хрустя,
             доказывал мне что‐нибудь, – «Systema
             Naturae»10

 сухо осуждал… Я слушал.             Она в углу читала, и когда
             страницу поворачивала, в сердце
             моем взлетала молния… А после,
             придя домой, – пред зеркалом туманным
             я длительно глядел себе в глаза,
             отыскивал запечатленный образ…
             Затем свечу, шатаясь, задувал,
             и до утра мерещилось мне в бурях
             серебряных и черных сновидений
             ее лицо склоненное, и веки
             тяжелые, и волосы ее,
             глубокие и гладкие, как тени
             в ночь лунную; пробор их разделял,
             как бледный луч, и брови вверх стремились
             к двум облачкам, скрывающим виски…
             Ты, Гонвил, управлял моею мыслью;
             отчетливо и холодно. Она же
             мне душу захлестнула длинным светом
             и ужасом немыслимым… Скажи мне,
             смотрел ли ты порою, долго, долго,
             на небеса полночные? Не правда ль,
             нет ничего страшнее звезд?

Гонвил

                                                                     Возможно —
             но продолжай. О чем вы говорили?

Эдмонд

             …Мы говорили мало… Я боялся
             с ней говорить. Был у нее певучий
             и странный голос. Английские звуки
             в ее устах ослабевали зыбко.
             Слова слепые плыли между нами,
             как корабли в тумане… И тревога
             во мне росла. Душа моя томилась:
             там бездны раскрывались, как глаза…
             Невыносимо сладостно и страшно
             мне было с ней, и Стелла это знала.
             Как объясню мой ужас и виденья?
             Я слышал гул бесчисленных миров
             в ее случайных шелестах. Я чуял
             в ее словах дыханье смутных тайн,
             и крики, и заломленные руки
             неведомых богов! Да, – шумно, шумно
             здесь было, Гонвил, в комнате твоей,
             хоть ты и слышал, как скребется мышь
             за шкафом, и как маятник блестящий
             мгновенья костит… Знаешь ли, когда
             я выходил отсюда, ощущал я
             внезапное пустынное молчанье,
             как после оглушительного вихря!..

Гонвил

             Поторопи свое воспоминанье,
             Эдмонд. Кто знает, может быть, сейчас
             стремленье жизни мнимое прервется, —
             исчезнешь ты, и я – твой сон – с тобою.
             Поторопись. Случайное откинь,
             сладчайшее припомни. Как признался?
             Чем кончилось признанье?

Эдмонд