Это было здесь, у окна. Мне помнится, ты вышел из комнаты. Я раму расшатал, и стекла в ночь со вздохом повернули. Все небо было звездами омыто, и в каменном туманном переулке, рыдая, поднималась тишина. И в медленном томленьи я почуял, что кто‐то встал за мною. Наполнялась душа волнами шума, голосами растущими. Я обернулся. Близко стояла Стелла. Дико и воздушно ее глаза в мои глядели, – нет, не ведаю, – глаза ли это были иль вечность обнаженная… Окно за нами стукнуло, как бы от ветра… Казалось мне, что, стоя друг пред другом, громадные расправили мы крылья, и вот концы серпчатых крыльев наших, — пылающие длинные концы — сошлись на миг… Ты понимаешь, – сразу отхлынул мир; мы поднялись; дышали в невероятном небе, – но внезапно она одним движеньем темных век пресекла наш полет, – прошла. Открылась дверь дальняя, мгновенным светом брызнув, закрылась… И стоял я весь в дрожаньи разорванного неба, весь звенящий, звенящий…
Гонвил
Так ли? Это все, что было, один лишь взгляд?
Эдмонд
Когда бы он продлился, душа бы задохнулась. Да, мой друг, — один лишь взгляд. С тех пор мы не видались. Ты помнишь ведь – я выбежал из дома, ты из окна мне что‐то крикнул вслед. До полночи по городу я бредил, со звездами нагими говорил… Все отошло. Не выдержал я жизни, и вот теперь —
Гонвил
Довольно!
Эдмонд
– я за гранью теперь, – и все, что вижу —
Гонвил
Я сказал: довольно!
Эдмонд
Гонвил, что с тобой?..
Гонвил
Я долго тебя морочил – вот и надоело… Да, впрочем, ты с ума сошел бы, если я продолжал бы так шутить… Не яду ты выпил – это был раствор безвредный: он, правда, вызывает слабость, смутность, колеблет он чувствительные нити, из мозга исходящие к глазам, — но он безвреден… Вижу, ты смеешься? Ну что ж, я рад, что опыт мой тебе понравился…
Эдмонд
Ах, милый Гонвил, – как же мне не смеяться? Посуди. Ведь – это я сам сейчас придумываю, сам! Играет мысль моя и ткет свободно цветной узор из жизненных явлений, из случаев нежданных – но возможных, возможных, Гонвил!
Гонвил
Это бред… Очнись! Не думал я… Как женщина, поддался… Поверь, – ты так же жив, как я, и вдвое живуче…
Эдмонд
Так! Не может быть иначе! В смерть пролетя, моя живая мысль себе найти старается опору, — земное объясненье… Дальше, дальше, я слушаю…
Гонвил
Очнись! Мне нужно было, чтоб спотыкнулся ты, весь ум, всю волю я приложил… Сперва не удавалось, — уж мыслил я: «В Милане мой учитель выкалывал глаза летучей мыши — затем пускал – и все же при полете она не задевала тонких нитей, протянутых чрез комнату: быть может, и он мои минует нити». Нет! Попался ты, запутался!..