Когда она лежала в больнице(странные две недели: словно я спалили, наоборот, проснулся после нескольких лет сна),кончался февраль, снег пахнул псиной,под настом было пусто: грохотали шаги.Я пил порошковое молоко в магазине,переходил ледяную улицу и —шел на третий этаж, где она лежала(обманывал медсестер).Она была бледной, и ей очень хотелосько мне: слишком долгий перерыв.Шутили: мужское отделение рядом.Курили: пепел — в коробок от сигарет.За окнами на пустыре раз в четыре минутыописывал петлю автобус.Впервые я почувствовал себя так,словно я уже совсем старый.Словно у меня не тело, а организм[12] —с почками, сосудами и всем прочим.Мой голос, мои брюки в клетку — все было слишком мое.Настолько мое, что чужое для всех на свете.И то, что надо теперь пойти купитьфарш на котлеты, сдать туфли в починку, —было страшно. Это означало всего лишьсдать туфли в починку, купить фарш на котлеты.Ее глаза, ее большой рот с привкусом болезнивспоминались потом, как глотки красного вина.И в набитом автобусе, вместо того, чтобы злиться,я шутил,и в эту игру со мною играли.
«Доживу в тени Антониони…»
Доживу в тени Антониони. Или на краю его зрачкавырою пещеру из песка. Море Темных Вод — как на ладони.И сюда, трассируя, текутотовсюду тысячи видений.И растут из их пересеченийновые: на несколько секунд.Эфемерна, словно жизнь частиц,длительность угадыванья сути.Как ее потом ни нарисуйте — краски лгут и слов не напастись.Площадь в жаркий полдень; женский взглядв зеркале; бегущая собака;кровь и снег; светила Зодиака; церковь; наведенный автоматВглядывайся дальше, не стремясьни к чему другому в жизни, кроме…Как темна причудливая связьмирозданьяи броженья крови!Бездну глаза впитывает бездна.Камера стрекочет у воды.На песке не держатся следы.Здесь ли оператор, неизвестно.