Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Итакъ, изъ того, что я написалъ тебѣ, уразумѣй состояніе свое. Если бы душа, когда заключена въ области страстей, могла истинно возлюбить Бога, то не имѣла бы большой нужды спрашивать и дознавать о таинствахъ міра духовнаго. Но явно, что обученіе и вѣдѣніе[384]) при страстяхъ не приносятъ пользы, и недостаточны для того, чтобы отверсть дверь, заключенную предъ лицемъ чистоты. Если же отъяты отъ души будутъ страсти, то умъ просвѣщается, и устрояется на чистомъ мѣстѣ естества, и не имѣетъ нужды въ вопросахъ, потому что ясно видитъ блага, обрѣтающіяся на своемъ мѣстѣ. Ибо, какъ внѣшнія наши чувства не вслѣдствіе обученія и вопросовъ ощущаютъ соприкосновенныя имъ естества и вещи, но каждое чувство естественно, а не съ помощію вопросовъ, ощущаетъ встрѣчающуюся ему вещь, (потому что нѣтъ ученія посредствующаго между ощущающимъ и ощущаемымъ[385]: слѣпому сколько не говори о славѣ солнца и луны, о сонмѣ звѣздъ, о блескѣ драгоцѣнныхъ камней, — пріемлетъ, и судитъ, и представляетъ себѣ красоту, какую имѣютъ они, только по названію, знаніе же и разсужденіе его далеки отъ сладости, доставляемой самымъ видѣніемъ): такъ, подобнымъ сему образомъ, представляй себѣ и о созерцаніи духовномъ. Ибо умъ, прозирающій въ сокровенныя тайны Духа, если онъ въ своемъ естественномъ здравіи, вполнѣ созерцаетъ {261} славу Христову, а не спрашиваетъ, и не учится, но наслаждается тайнами новаго міра, превыше свободы воли своей, соразмѣрно горячности вѣры и надежды на Христа, какъ написалъ блаженный Павелъ: еже видимъ, что и уповаемъ? Терпѣніемъ ждемъ (Рим. 8, 24. 25).

Итакъ, должны мы ждать и пребывать уединенно и съ простотою во внутреннемъ нашемъ человѣкѣ, гдѣ нѣтъ отпечатлѣній помысловъ, ни воззрѣнія на что‑либо сложное: потому что умъ, на что взираетъ, отъ того пріемлетъ и образы. Когда взираетъ на міръ, тогда согласно съ видоизмѣненіемъ образовъ, по которымъ онъ носится, въ такомъ же числѣ принимаетъ отъ нихъ въ себя образы и подобія, которые, по мѣрѣ своего множества и по различію своего измѣненія, возбуждаютъ въ немъ помыслы; когда же помыслы возбуждены, отпечатлѣваются они въ умѣ. Если же умъ проникаетъ взоромъ во внутренняго человѣка, гдѣ нѣтъ ничего такого, что могло бы служить измѣненіемъ образовъ, и гдѣ сложное не отдѣляется отъ другого сложнаго инаковостію образа, но все — единый Христосъ, то явно, что умъ пріемлетъ тогда простое созерцаніе, безъ котораго ничто иное не облагоухаетъ душевной гортани, и содѣлываетъ, что душа пріобрѣтаетъ дерзновеніе во время молитвы: потому что это есть пища естества души. И когда умъ станетъ въ области познанія истины, тогда не имѣетъ нужды въ вопросахъ. Ибо, какъ тѣлесное око не спрашиваетъ сперва, и потомъ уже взираетъ на солнце, такъ и душевное око не входитъ сперва въ изслѣдованіе, и послѣ того уже созерцаетъ вѣдѣніе Духа. Такимъ образомъ и то таинственное созерцаніе, какого вожделѣваешь ты, святый, открывается уму по пріобрѣтеніи душевнаго здравія. Желать же посредствомъ изслѣдованія и разспросовъ уразумѣвать таковыя тайны есть неразуміе души. Ибо и блаженный Павелъ руководился не наукой или инымъ вещественнымъ способомъ (познанія), когда сказалъ, что видѣлъ и слышалъ тайны и неизреченны глаголы, ихже не лѣть есть человѣку глаголати (2 Кор. 12, 4), но восхищеніемъ {262} восхищенъ былъ въ духовную область, и видѣлъ откровеніе тайнъ.