Житіе духовное есть дѣятельность безъ участія чувствъ. Оно описано Отцами. Какъ скоро умы святыхъ пріемлютъ оное, отъемлются отъ среды созерцаніе вещественное (ипостасное) и дебелость[637]
тѣла {394} и созерцаніе дѣлается уже духовнымъ[638]. Созерцаніемъ вещественнымъ называю тварь перваго естества[639], и отъ сего вещественнаго созерцанія человѣкъ удобно возводится къ познанію уединеннаго житія, которое, по ясному истолкованію, есть удивленіе Богу. Это есть то высокое состояніе при наслажденіи будущими благами, какое дается въ свободѣ безсмертной жизни, въ жизни по воскресеніи, потому что природа человѣческая не перестанетъ тамъ всегда удивляться Богу, вовсе не имѣя никакого помышленія о тваряхъ; ибо если бы было что подобное Богу, то умъ могъ бы подвигнуться къ этому: иногда къ Богу, а иногда — къ твари. А такъ какъ всякая красота твари въ будущемъ обновленіи ниже красоты Божіей, то какъ можетъ умъ созерцаніемъ своимъ отойти отъ красоты Божіей? Итакъ, что же? Опечалитъ ли его необходимость умереть, или тягость плоти, или память о родныхъ, или естественная потребность, или бѣдствія, или препятствія, или невѣдомое пареніе, или несовершенство природы, или окруженіе стихіями, или встрѣча одного съ другимъ, {395} или уныніе, или утомительный тѣлесный трудъ? Нимало. Но хотя все сіе и бываетъ въ мірѣ, однакоже въ то время, когда покрывало страстей снимется съ очей ума, и узритъ онъ будущую славу, мысль тотчасъ возносится въ восторгѣ. И если бы въ этой жизни для такихъ дѣлъ[640] не положилъ Богъ предѣла, сколько именно промедлить въ нихъ, и если бы дозволялось это человѣку, то во всю свою жизнь онъ не могъ бы уйти оттуда, отъ созерцанія сего, и тѣмъ паче (не возможетъ) тамъ, гдѣ нѣтъ всего исчисленнаго выше[641]. Ибо добродѣтель оная не имѣетъ предѣловъ, и мы самымъ дѣломъ и вещественно[642] войдемъ внутрь дворовъ царскихъ, если сподобимся того за житіе свое.Посему, какъ можетъ умъ отойти и удалиться отъ дивнаго и Божественнаго онаго созерцанія и низойти на что‑либо иное? Горе намъ, что не знаемъ душъ своихъ, и того, къ какому житію мы призваны, и эту жизнь немощи, это состояніе живущихъ, эти скорби міра, и самый міръ, пороки его и упокоеніе его, почитаемъ чѣмъ‑то значительнымъ.
Но, Христе, единый всесильный!
СЛОВО 81.
{396}
Очищеніе тѣла есть неприкосновенность къ плотской сквернѣ. Очищеніе души есть освобожденіе отъ тайныхъ страстей, возникающихъ въ умѣ. Очищеніе же ума совершается откровеніемъ тайнъ. Ибо очищается онъ отъ всего, что по дебелости своей подлежитъ чувству. Малыя дѣти невинны тѣломъ, безстрастны душей; но никто не назоветъ ихъ чистыми умомъ. Ибо чистота ума есть совершенство въ пребываніи въ небесномъ созерцаніи, къ которому безъ участія чувствъ возбуждаемся духовною силою горнихъ украшеній, безчисленныхъ чудесъ онаго небеснаго міра, — житіе коихъ отдѣлено другъ отъ друга, — тонкихъ въ невидимомъ служеніи своемъ, пребывающихъ въ разумѣніи Божественныхъ откровеній, непрестанно, всякій часъ, измѣняющихся[643]
. Самъ Богъ нашъ да сподобитъ насъ всегда созерцать Его непокровеннымъ умомъ, а потомъ и непосредственно во вѣки вѣковъ! Ему слава! Аминь.СЛОВО 82.
Вѣра есть дверь таинствъ. Какъ тѣлесныя очи видятъ предметы чувственные, такъ вѣра духовными очами взираетъ на сокровенное. У насъ два душевныя ока, какъ говорятъ Отцы, подобно тому, какъ два же тѣлесныя ока; но пользованіе для созерцанія каждымъ изъ очей душевныхъ не одно и то же: однимъ окомъ видимъ тайны Божіей славы, сокровенныя въ естествахъ, т. е. силу и премудрость Божію и совѣчное {397} промышленіе Божіе о насъ, постигаемое изъ величія управленія Его нами; а подобно сему тѣмъ же окомъ созерцаемъ и небесные сослужебные намъ чины. Другимъ же окомъ созерцаемъ славу святого естества Божія, когда благоизволитъ Богъ ввести насъ въ духовныя таинства и въ умѣ нашемъ отверзетъ море вѣры.
СЛОВО 83.