Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Не такъ мы сильны, какъ думаешь ты, блаженный; и, можетъ быть, не знаешь ты немощи моей и того, что нетрудна для тебя погибель моя[135], а потому, какъ бы распаляемый естествомъ по обычаю его, непрестанно просишь меня о томъ, о чемъ и намъ заботиться, чего и тебѣ желать, не должно. Не проси у меня, братъ, сего, лишь упокоевающаго плоть и ея мудрованіе, но попекись о спасеніи души моей. Немного еще времени, и прейдемъ мы изъ вѣка сего. Сколько лицъ встрѣчу, когда прійду къ тебѣ! Сколько увижу людскихъ нравовъ и мѣстъ, пока не возвращусь въ свое мѣсто! Сколько причинъ къ помысламъ пріиметъ душа моя при встрѣчѣ съ людьми! Сколько смущенія потерпитъ отъ пробудившихся въ ней страстей, отъ которыхъ успокоилась нѣсколько! Это и тебѣ не неизвѣстно. Что монаху вредно видѣть мірское, самъ ты это знаешь. И смотри, какое измѣненіе происходитъ въ умѣ долгое время безмолвствовавшаго съ самимъ собою, когда онъ вдругъ снова впадаетъ въ это, и видитъ, и слышитъ, что́ для него непривычно. Если тому, кто въ подвигѣ и ведетъ еще брань съ сопротивникомъ своимъ, вредитъ и встрѣча съ {117} монахами, когда они не близки къ его устроенію, то разсуди, въ какой кладязь падемъ[136] мы, особливо долгимъ опытомъ пріобрѣтшіе познаніе? О, если бы избавиться намъ отъ жала врага нашего! Поэтому не требуй отъ меня, чтобы я безъ нужды сдѣлалъ это. Да не обольщаютъ насъ утверждающіе, будто бы никакого вреда нѣтъ для насъ отъ того, что слышимъ и видимъ нѣчто, ибо мы будто бы одинаковы по мыслямъ своимъ и въ пустынѣ и въ мірѣ, и въ келліи и внѣ ея, и не измѣняемся въ кротости нашей, и не принимаемъ худой перемѣны, и при встрѣчѣ съ лицами и вещами не чувствуемъ тревоги страстей. Утверждающіе это, если и раны пріемлютъ, не знаютъ этого; но мы не достигли еще сего душевнаго здравія; ибо имѣемъ на себѣ смердящія язвы, и онѣ вскипятъ червями, если и одинъ день не будетъ о нихъ попеченія, и останутся онѣ неперевязанными, не будутъ обложены пластыремъ и стянуты перевязками.

СЛОВО 25.

О трехъ способахъ вѣдѣнія, о разности ихъ дѣланія и понятій, о вѣрѣ души, о таинственномъ богатствѣ, въ ней сокровенномъ, и о томъ, сколько вѣдѣніе міра сего разнствуетъ въ способахъ своихъ съ простотою вѣры.

Душа, проходящая стезями житія и путемъ вѣры, и нерѣдко преуспѣвшая въ семъ послѣднемъ, если обращается снова къ способамъ вѣдѣнія, начинаетъ вскорѣ хромать въ вѣрѣ, и утрачивается въ ней духовная ея сила, обнаруживавшаяся въ чистой душѣ взаимностію вспоможеній[137] и по простотѣ не входившая въ изслѣдованіе всего того, что въ ней, и къ ней относится[138]. Ибо душа, однажды[139] съ вѣрою предавшая {118} себя Богу и многократнымъ опытомъ извѣдавшая Его содѣйствіе, не заботится уже о себѣ, но связуется изумленіемъ и молчаніемъ, и не имѣетъ возможности снова возвратиться къ способамъ своего вѣдѣнія и употреблять ихъ въ дѣло, чтобы иначе, при ихъ противленіи, не лишиться Божія промышленія, которое втайнѣ неусыпно назираетъ надъ душею, печется о ней, и непрестанно слѣдуетъ за нею всѣми способами, — не лишиться же потому, что душа обезумѣла, возмечтавъ, будто бы сама достаточно можетъ промышлять о себѣ силою своего вѣдѣнія. Ибо тѣ, въ коихъ возсіяваетъ свѣтъ вѣры, не доходятъ уже до такого безстыдства, чтобы снова имъ испрашивать у Бога въ молитвахъ: „дай намъ это“, или: „возьми у насъ то“, и нимало не заботятся они о себѣ самихъ, потому что духовными очами вѣры ежечасно видятъ Отеческій промыслъ, какимъ пріосѣняетъ ихъ Тотъ истинный Отецъ, Который безмѣрно великою любовію Своею превосходитъ всякую отеческую любовь, паче всѣхъ можетъ и имѣетъ силу содѣйствовать намъ до преизбытка, въ большей мѣрѣ, нежели какъ мы просимъ, помышляемъ и представляемъ себѣ.

Вѣдѣніе противно вѣрѣ. Вѣра во всемъ[140], что къ ней относится, есть нарушеніе законовъ вѣдѣнія, впрочемъ — вѣдѣнія не духовнаго. Опредѣленіе[141] вѣдѣнія то, что оно не имѣетъ власти что‑либо дѣлать безъ разысканія и изслѣдованія, а, напротивъ того, разыскиваетъ, возможно ли тому быть, о чемъ помышляетъ и чего хочетъ. Что же дѣлаетъ вѣра? Она не соглашается пребывать въ томъ, кто приближается къ ней неправо.

Вѣдѣніе безъ разысканія и безъ своихъ способовъ дѣйствованія не можетъ быть познано. И это есть признакъ колебанія въ истинѣ. А вѣра требуетъ единаго чистаго и простого образа мыслей, далекаго отъ всякаго ухищренія и изысканія способовъ[142]. {119} Смотри, какъ они противятся другъ другу. Домъ вѣры есть младенчествующая мысль и простое сердце. Ибо сказано: въ простотѣ сердца[143] своего прославили Бога, и: аще не обратитеся, и будете яко дѣти, не внидете въ царство небесное (Матѳ. 18, 3). Вѣдѣніе же ставитъ сѣти простотѣ сердца и мыслей, и противится ей.