Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Скажи также самъ себѣ: „ежели есть на то воля Владыки моего, чтобы лукавые возобладали надъ созданіемъ Его, то принимаю сіе, не огорчаясь, подобно нежелающему, чтобы воля Господа его осталась безъ исполненія“. И такимъ образомъ въ искушеніяхъ твоихъ будешь исполненъ радости, какъ увѣдавшій и ясно ощутившій, что окормляетъ тебя и управляетъ тобою Владычнее мановеніе. Наконецъ, утверди сердце свое въ упованіи на Господа, и да не убоишися отъ страха нощнаго, отъ стрѣлы летящія во дни (Пс. 90, 5). Ибо сказано, что праведнаго вѣра въ Бога и дикихъ звѣрей дѣлаетъ кроткими, подобно овцамъ[178].

Скажешь: „я не праведникъ, чтобы уповать мнѣ на Господа“. Но ты дѣйствително для дѣланія правды вышелъ въ пустыню, исполненную скорбей, и для этого содѣлался послушнымъ Божіей волѣ. Итакъ, когда несешь труды сіи, всуе трудишься, потому что Богу тогда только желателенъ трудъ человѣческій, когда приносишь ты Ему жертву любви — скорбь свою. Сію разсудительность показываютъ всѣ любящіе Бога, подвергающіе себя скорбямъ изъ любви къ Нему. Ибо благоизволяющіе жить о Христѣ Іисусѣ {141} въ страхѣ Божіемъ избираютъ для себя скорбь, терпятъ гоненіе. И Онъ дѣлаетъ ихъ обладателями тайныхъ сокровищъ Своихъ.

О выгодахъ, доставляемыхъ искушеніями тѣмъ, которые терпятъ ихъ съ благодарностію и мужественно.

Нѣкто изъ святыхъ говорилъ: „Былъ одинъ отшельникъ, старецъ почтенный, и я пришелъ къ нему однажды, будучи въ печали отъ искушеній. Онъ лежалъ больной; попривѣтствовавши его, я сѣлъ подлѣ него и сказалъ: „помолись обо мнѣ, отче, потому что весьма печалятъ меня демонскія искушенія“. Онъ, открывъ глаза свои, внимательно посмотрѣлъ на меня и сказалъ: „молодъ ты, чадо, и Богъ не оставляетъ тебя безъ искушеній“. Я отвѣчалъ ему: „да, я молодъ, терплю же искушенія мужей сильныхъ“. — И онъ продолжалъ: „итакъ, Богъ хочетъ умудрить тебя“. — Я возразилъ: „какъ же умудритъ меня? Ежедневно вкушаю смерть“. — И онъ сказалъ на это: „любитъ тебя Богъ; молчи! Онъ даетъ тебѣ благодать Свою“. Потомъ присовокупилъ: „знай, чадо, тридцать лѣтъ велъ я брань съ демонами, и по истеченіи двадцатаго года вовсе не видѣлъ себѣ помощи. Когда же прожилъ я и пятый изъ послѣднихъ десяти, тогда началъ находить покой. И съ теченіемъ времени онъ возрасталъ. И когда прошелъ седьмый годъ, а за нимъ наступилъ осьмый, покой простерся до гораздо большей мѣры. Въ теченіе же тридцатаго года, и когда оный приходилъ уже къ концу, такъ силенъ сталъ покой, что не знаю и мѣры, до какой онъ увеличился“. И еще присовокупилъ: „когда захочу встать для совершенія службы Божіей, Богъ позволяетъ мнѣ еще совершить одну славу[179]: а что до остального, то, если буду стоять три дня, въ изумленіи пребываю съ Богомъ, и нимало не чувствую труда“. Вотъ какой ненасыщаемый покой порожденъ многотруднымъ и долговременнымъ дѣломъ!

О томъ, что храненіе языка не только заставляетъ умъ воспрянуть къ Богу, но и содѣйствуетъ воздержанію.

{142} Былъ одинъ старецъ, вкушавшій пищу два раза въ недѣлю, и сказывалъ намъ: „въ тотъ день, въ который поговорю съ кѣмъ‑нибудь, невозможно для меня сохранить правило поста, по обычаю моему; но принужденъ бываю разрѣшить постъ“. И мы поняли, что храненіе языка не только заставляетъ умъ воспрянуть къ Богу, но и дѣламъ явнымъ, совершаемымъ съ помощію тѣла, втайнѣ доставляетъ великую силу къ ихъ совершенію, а также просвѣщаетъ[180] въ тайномъ дѣланіи, какъ говаривали Отцы, потому что храненіе устъ заставляетъ совѣсть воспрянуть къ Богу, если только соблюдаетъ кто молчаніе съ вѣдѣніемъ. Этотъ святой имѣлъ постоянное обыкновеніе проводить ночь въ бдѣніи. Ибо говорилъ: „Въ ту ночь, которую стою до утра, сплю послѣ псалмопѣнія, а по пробужденіи отъ сна въ день этотъ бываю какъ бы человѣкомъ непринадлежащимъ къ этому міру; никакіе земные помыслы не приходятъ мнѣ въ сердце, и не имѣю нужды въ опредѣленныхъ правилахъ, но цѣлый этотъ день бываю въ изумленіи[181]. Такъ, въ одинъ день хотѣлъ я принять пищу, по прошествіи передъ тѣмъ четырехъ дней, въ которые ничего не вкушалъ. И когда сталъ я на вечернюю службу, чтобы послѣ оной вкусить, и стоялъ на дворѣ келліи моей, между тѣмъ какъ солнце было еще высоко, то, начавъ службу, только въ продолженіе первой славы совершалъ оную съ сознаніемъ, а послѣ того пребывалъ въ ней, не зная, гдѣ я, и оставался въ семъ положеніи, пока не взошло опять солнце въ слѣдующій день и не согрѣло лица моего. И тогда уже, какъ солнце начало сильно безпокоить меня и жечь мнѣ лице, возвратилось ко мнѣ сознаніе мое, и вотъ увидѣлъ я, что насталъ уже {143} другой день, и возблагодарилъ Бога, размышляя, сколько благодать Его преизливается на человѣка, и какого величія сподобляетъ Онъ идущихъ во слѣдъ Его. Послѣ этого Ему единому подобаетъ слава и велелѣпіе во вѣки вѣковъ“! Аминь.

СЛОВО 32.