Словарь Сатаны

Тем вечером состоялось собрание комитета; все снова находились в приподнятом настроении, за исключением Хукера из Джейхока. Старик сидел, откинувшись на стуле, и все время недовольно качал головой, а как раз перед перерывом взял свою шляпу и собрался уходить, бормоча, что, может, все и хорошо и честно; может, и нет никакого жульничества, но он сомневается, да, сомневается. Старый скряга повторял это до тех пор, пока я не взорвался.

— Мистер Хукер, — сказал я, — я знаю Сэма с детства, и честнее его нет в Миссури человека. Слово Сэма Генри на вес золота! Скажу больше, если кто из джентльменов мечтает о пышных похоронах и найдет траурные аксессуары, то я могу обеспечить труп. И джентльмен может унести его с собой прямо с собрания.

После этого мистера Хукера попросили удалиться.

Скинув с себя заботы, на следующее утро я спал допоздна. Выйдя на улицу, я сразу понял: что-то стряслось. На углах стояли группы людей — кто-то увлеченно читал «Горн», кто-то яростно жестикулировал, а кто-то угрюмо ходил рядом, бормоча проклятия — негромко, но от сердца. Неожиданно послышался возбужденный шум — многоголосый хор, идущий из разных глоток, и топот множества ног. В этом гаме я явственно различал слова: «Убить его! Шкуру с него содрать!» — и все в таком духе. Оглянувшись, я увидел, как мне показалось, все мужское население города, бегущее по улице. Я человек импульсивный и, хотя не знал, с кого надо содрать шкуру и кого — убить, побежал впереди орущей толпы, крича во все горло: «Убить его!» и «Шкуру с него содрать!» — и все время выглядывал жертву. Вихрем промчались мы по улице, потом я свернул за угол, полагая, что негодяй наверняка побежит сюда, потом мы вылетели на площадь, промчались по мосту, потом под аркой и наконец опять оказались на главной улице. Я истошно вопил, решив прикончить первого человека, которого догоню. Толпа следовала за мной по пятам, сворачивала туда, куда сворачивал я, пронзительно кричала в унисон со мной, и вдруг я понял: ведь это с меня хотят содрать шкуру!

Нет нужды говорить, в какой шок повергло меня это открытие. К счастью, я был в нескольких шагах от дома, где заседал наш комитет; туда я и нырнул, плотно закрыл и запер на засов двери и стрелой взлетел вверх по лестнице. Члены комитета торжественно сидели в ряд на передних скамьях, все — упершись локтями в колени и уткнувшись подбородком в ладони — о чем-то размышляли. У ног каждого валялся экземпляр «Горна». Они уставились на меня, никто не издал ни звука, никто не шелохнулся. Было что-то жуткое в этом противоестественном молчании, казавшемся еще более впечатляющим от хриплых криков беснующейся и ломившейся в двери толпы. Не в силах больше такое терпеть, я прошел вперед и схватил газету, лежавшую у ног председателя. Над колонкой редактора крупными буквами были напечатаны следующие ошеломляющие заголовки: «Подлая выходка! Коррупция проникает в наши ряды! Заговор вампиров! Генри Барбер надевает старую маску! Крыса вгрызается в папку! Шайки демократов попирают достоинство свободных людей! Низкая попытка подкупить редактора газеты двадцатидолларовой банкнотой! Деньги переданы детскому приюту!»

Дальше я не читал, а просто стоял, ошеломленный, посреди комнаты, впав в прострацию. Двадцать долларов! Все казалось обычной шуткой. Девятьсот восемьдесят долларов! Я не знал, что на свете так много денег. Двадцать — нет, восемьдесят — тысяч долларов! По полу плыли большие, черные цифры. Их непрекращающийся поток стекал по стенам, останавливался, замирал, когда я смотрел на него, и возобновлял движение, стоило отвести глаза. Время от времени на полу вырисовывалась цифра 20, но затем сверху наплывала 980 и полностью ее закрывала. Потом, подобно тощим коровам из сна фараона, цифры уходили маршевым шагом, чтобы сожрать нули из 1000. А в воздухе москитами плясали мириады маленьких кадуцеев[119] — $$$$$. Я не мог разобраться во всем этом, но стал осознавать сложность моего положения. И тотчас старик Хукер, не поднимаясь с места, заговорил резким фальцетом, заглушив топот множества ног на лестнице:

— Ну что ж, господин председатель, значит, все без обмана. Нам говорили, что честнее мистера Хенли нет человека, но сомнения берут, что мы получим наши денежки от человека, стоящего перед нами, если только он не отложил их на траурные акс… аксес… для пышных похорон.

В этот момент я почувствовал, что не прочь сыграть главную роль в траурной церемонии. В моей ситуации каждому надо иметь хороший, удобный гроб с серебряной табличкой, обогревателем для ног и оконной нишей, чтобы слышать сплетни. А что еще я мог чувствовать?

Прыжок из окна комнаты, стремительная пробежка до соседнего леса, волевое сопротивление порывам вернуться в Берривуд для реализации политических и материальных амбиций — все это я всегда считал поступками, которыми можно гордиться, и, надеюсь, я ими горжусь.

Дутая слава [120] Как ее нашли у другого человека и сдули