Пока казанцы еще во страхе метались, и сами собой не владели, и с умом не собрались, другие воеводы стояли, ожидая подходящего времени; и когда увидели, что огонь угас, и дым по воздуху ветром разносит, и воины русские уже по городу скачут, бьются с казанцами врукопашную, тогда двинулись с мест тех, где стояли с полками своими, с криком громким.
И вошли во град на конях своих, как грозные тучи с великим громом, лились со всех сторон, как вода сильная, во все врата и проломы, с обнаженными копьями и мечами, друг друга подбодряя и крича: «Дерзайте и не бойтесь, друзья и братья, поспешите на дело Божье; ведь Христос невидимо помогает нам!» И не удержали их ни реки, ни глубокие рвы, ни все укрепления казанские, но как птицы через них перелетали и к граду припадали и прилипали. И если Господь не сохранит град, то всуе бдят стерегущие его. Пешие же воины лестницы бесчисленные приставляли к стенам и лезли по ним неудержимо, другие же, как птицы или белки, зацеплялись всюду, как ногтями, железными баграми за стены и залезали в город и били казанцев, те же со стен городских падали на землю. И смерть свою очами видя, веселились и лучше жизни смерть считали, ибо честно за веру свою, и за отечество, и за город свой стояли. С некоторых казанцев сошел смертный страх, и осмелели и стали во вратах града и у пустых мест, и схватились с русскими, и смешались войска великие, и крепко сражались, как звери дикие рыкая. И страшно было видеть обоих войск храбрость и мужество: одни войти во град хотели, другие же пустить их не желали, и, отчаявшись жизни своей, крепко бились и неотступно говорили себе, что один раз человек умирает. И трещали копья, и сулицы[828]
, и мечи в руках их и, как гром сильный, голоса и крик обоих войск звучали…Царица христолюбивая Анастасия встретить приготовилась царя самодержца, по царскому обычаю своему. На преддверие палат выйдя, с благоверными женами, с княгинями, с боярынями, веселия полна, на землю проливала слезы, как печальная горлица, видя супруга своего, давно разлученного с ней и вновь прилетевшего к подруге своей; и плач и тоска обоих прекратились. И радостны были оба, друг друга видя; как прекрасная денница[829]
узрела пресветлое солнце, во вселенной с востока в палаты свои входящее, и помраченное облако уныния и печали, прежде бывшее на ней, светлостью лица своего и веселым взором прогоняющее, и разлуку, как дым, рассеивающее…Таков был тот царь князь великий; и много по себе памяти и похвалы достойного оставил: города новые создал и старые обновил, и церкви пречудные и прекрасные воздвиг, и монастыри общежительные инокам устроил. И от юных лет не любил никакой потехи царской: ни охоты с птицами или псами, ни звериных боев, ни гусельного звона, ни гудков пения, ни музыкального голоса, ни пищания невнятного, ни скоморошьих, что от бесов, скакания и пляски; и всякое смехотворное зрелище от себя удалил, и скоморохов прогнал, и вконец все это возненавидел.
И только всегда о воинстве попечение имел, и поучение о битвах творил, и почитал добрых конников и храбрых пеших воинов, и о том с воеводами совещался и во все дни жизни своей с мудрыми советниками размышлял, как бы избавить землю свою от нашествия поганых и частого пленения ими. К тому же тщился всякую неправду, и бесчестье, и неправосудие, и взятки, и ростовщичество, и разбои, и кражи по всей своей земле извести, а правду и благочестие в людях посеять и вырастить. И для того по всей великой державе своей, по всем городам и селам разыскав, поставил разумных людей верных сотниками и пятидесятниками и к присяге привел всех, как Моисей израильтян[830]
, дабы каждый соблюдал людей своих, как пастырь овец, рассматривал и изыскивал всякое зло и неправду и обличал виноватого перед судьями. И если не оставит обличенный злого обычая своего, то смерть примет неумолимую. И так укрепил землю свою. Иначе нельзя злые обычаи, издавна укоренившиеся среди людей, до корня истребить.