Слово древней Руси

Погостил у них и с нужды запасцу взяв, лодку починя и парус скропав, чрез море пошли. Погода установилась на море хорошая, и мы переплыли: не очень в том месте оно было широко — сто или восемьдесят верст. Когда к берегу пристали, восстала буря ветреная, и на берегу насилу место обрели от волн.

Около моря горы высокие, утесы каменные и очень высокие. Двадцать тысяч верст и больше волочился, а не видал таких нигде. Наверху гор постройки, ворота и столпы, ограда каменная и дворы, — все Богоделанно. Лук на них растет и чеснок[854], — больше романовского луковицы, и сладок весьма. Там же растет и конопля дикая, а во дворах травы красивые и цветны и благовонны гораздо.

Птиц очень много, гусей и лебедей по морю, как снег, плавают. Рыба в нем — осетры, и таймени, стерляди, и омули, и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, и нерпы и зайцы великие в нем: во окияне море большом, живучи на Мезени[855], таких не видал. А рыбы густо в нем: осетры и таймени жирные, — нельзя жарить на сковороде: жир все будет. А все то у Христа того-света наделано для людей, чтоб, успокоясь, хвалу Богу воздавал.

А человек, суете который уподобится, дни его, как тень, проходят. Скачет, как козел; раздуется, как пузырь; гневается, как рысь; съесть хочет, как змея; ржет, глядя на чужую красоту, как жеребец; лукавит, как бес; насыщается довольно; без правила спит; Бога не молит; отлагает покаяние на старость и потом исчезает и неведомо куда отходит: или во свет, или во тьму…

Тогда в русские городы приплыл…

В Енисейске[856] зимовал и потом, проплыв лето, в Тобольске зимовал. И до Москвы едучи, по всем городам и селам, во церквах и на торгах кричал, проповедовал слово Божие, учил и обличал безбожную лесть. Так и приехал к Москве. Три года ехал из Даур, а туды волокся пять лет против воды. На восток все ехали между иноземных орд и жилищ. Много про то говорить! Бывал и в иноземных руках. На Оби, великой реке, предо мною 20 человек погубили христиан, а меня отпустили совсем. Потом, на Иртыше реке, собрание их стоит: ждут березовских наших с дощаником и побить. А я, не ведая, и приехал к ним и, приехав, к берегу пристал: они с луками и окружили нас Я вышел и обниматься с ними, как с монахами, начал, а сам говорю: «Христос со мною, а с вами тоже!» И они до меня добры стали, и жен своих к моей жене привели. Жена моя также с ними целуется, и бабы подобрели. И мы то уже знаем: как бабы бывают добры, так и все бывает добро. Спрятали мужики луки и стрелы свои и торговать со мною стали, товаров я у них накупил — да и отпустили меня…

Так и в Москву приехал, и, как ангела Божия, приняли меня: государь и бояре — все мне рады… Государь меня к руке поставить велел и милостивые слова говорил: «Здорово ли-де, протопоп, живешь? Еще-де видеться Бог велел!» И я руку его поцеловал и пожал, а сам говорю: «Жив Господь, и жива душа моя, царь-государь, а впредь — что изволит Бог!» Он же, миленький, вздохнул, да и пошел, куда надобно ему. И иное кое-что было, да что много говорить! Прошло уже то! Велел меня поставить на монастырском подворье в Кремле, и, мимо двора моего ходя, кланялся часто со мною низенько-таки, а сам говорит: «Благослови-де меня и помолись обо мне!» И шапку однажды, мурманку, снимая с головы, уронил, едучи верхом. А из кареты высунется, бывало, ко мне. Так же и все бояре после него челом да челом; «Протопоп, благослови и молися о нас!»

Как же мне царя того и бояр тех не жалеть! Жаль ведь! Видишь, каковы были добры! Да и ныне они не лихи до меня; дьявол лих до меня, а люди все до меня добры. Давали мне место, где бы я захотел, и в духовники звали, чтобы я с ними соединился в вере; я же все это, как грязь, отверг, чтобы Христа приобрести, и смерть вспоминая, ведь все мимо проходит.

(Аввакума пытались заставить принять новую веру или, по крайней мере, молчать, посулив ему работу справщика книг в Печатном дворе. Около полугода Аввакум прожил в Москве, а затем, не выдержав, послал письмо царю, чтобы вернуть истинную веру и изгнать Никона)

И с тех пор царь на меня сердит стал: не любо стало, как я опять начал говорить, любо им, как молчу, да мне так не сошлось. А власти, как козлы, пырскать стали на меня и замыслили опять сослать меня из Москвы, потому что рабы Христовы многие приходили ко мне и, уразумев истину, не стали к ложной их службе ходить. И мне от царя выговор был «Власти-де на тебя жалуются, церкви де ты запустошил, поезжай-де в ссылку опять»… Да и повезли на Мезень.