Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Первая экспедиция, которую мы сделали... Тогда пошли публикации, что у нас в Мясном Бору не захоронены солдаты. И что это не власовцы. Мол, все солдаты у нас похоронены, не похоронена только 2-я ударная, потому что они власовцы. Такая логика была. И началось: ребят, давайте их похороним, они же не власовцы, они же не предатели, просто воевали во 2-й ударной под командованием Власова. Пошли публикации, сюжеты по телевидению. Я тогда как раз из армии вернулся, а Виктор Караваев уже съездил в Долину смерти, посмотрел, что там, и на второй год нас взял. К этому времени он выбил ГАЗ-66, мы приехали, поставили нас не в Мясном Бору — мы пошли в Мостки, там и стояли. Приехал первый секретарь ЦК Мироненко, тоже побродил... Часть народа стоит у трассы, часть в болотах работает. Мы возле трассы — ничего найти не можем. Как искать, что делать? Вообще не было представления. Нигде не видно солдат никаких, только каски везде валяются. Мне тоже ума хватило — как-то раз каску пинал, двадцать метров в одну сторону, двадцать в другую. Это я сейчас понимаю — где каска, там солдат! Потом мне говорят: «Ты где эту каску нашел?» — «Ну, в лесу, где...» Попробуй теперь найди это место.

Потом нас взяли актюбинцы с собой, и они нам стали рассказывать, как звуки от щупа слушать. А у нас даже щупов не было. Один даже взял щуп, ткнул — есть что-то. Начали в этом месте копать и подняли пятерых. Другой как-то раз просто бросил щуп и тоже попал в кость. И фактически получалось, что все, кого мы подняли, лежали вдоль дороги. Нам там объясняли, как надо фотографировать, документировать, что не надо кости дергать. Актюбинцы впервые нам что-то рассказывали. Потом нам что-то не понравилось... Виктор приходит: «Все, снимаемся, переезжаем в Мясной Бор». Переехали, опять все на себе тащили, и попали в группу «Остров» Миши Черепанова. Подъезжали к Спасской Полисти через речку, вдруг мужик какой-то вылетает: «Куда вы, нельзя, куда вы поехали!» Это и был Мишка Черепанов. Если бы мы Спасскую Полисть переехали, там бы такая грязь пошла по реке! А там отряды стоят, они пользуются этой водой. Поэтому мы там остановились, встали, выбрали место: «О, ребят, смотрите, какая полянка красивая, вся в подснежниках». Встали там, и этих подснежников не стало, затоптали все. Воронку нашли — обрадовались. Потом нас спрашивают: «Ребят, вы из этой воронки воду пьете?» — «Да, а что?» — «Да тут перед этим отряд стоял, у них в этой воронке туалет был».

Рабочий день у нас начинался на рассвете, часов в пять. До рассвета надо было успеть поесть и самое позднее в шесть быть уже на работах. Обедали там же сухпайком и уходили, когда уже темнело. Рядом работали казанцы, архангелогородцы, северодвинцы... Тоже сдружились. Уходим с раскопа, сидим у костра: «Давайте сходим подружимся с теми-то». Пошел в гости, у них просидел полночи, обратно идешь, все воронки, которые не видно, — все твои. Домой пришел весь мокрый — давай сушиться, одежду, сапоги ставили на какие-нибудь подпорки над костром. Дневальный заснул — все попадало и сгорело. Однажды приехали, выгружаемся с ГТ-Т, я говорю: «Вить, а где наши спальники?» Он шинели выбрасывает, говорит, ими будем укрываться. «Вить, как?!» — «Как солдаты шинелями укрывались! Вот и проверите себя на вшивость».

Я тогда без щупа работал — нож, саперка. Их не надо было искать, их было видно. Я быстро понял: ботинки нашел, каску нашел, мох видим — все, расширяемся, зачищаем. Их было видно. Иногда в несколько слоев лежали... При подъеме единственная была сложность — Спасская Полисть много раз разливалась, и много солдат в разливе. Тут уже с щупом идешь, ищешь. С бобрами сложно воевать, все равно они выигрывают.

Это сейчас мы заранее разведку отправляем, чтобы она с их плотинами разобралась и вода ушла. А тогда пробовали сами делать плотинки какие-то, чтобы солдата было видно, но воды было больше, работали на ощупь. И все руками. Формы никакой не было, кто в чем, как туристы обычные. Нас от туристов отличали, пожалуй, только лопаты. Если ребята приходили из армии, не все брали с собой полевую форму, из армии-то мы выходили в парадной, полевые были мало у кого. Это потом уже старались приобрести, потому что в ней удобнее работать. Протоколы тогда не оформляли: зарисовывали, старались фотографировать, клали в пакеты. И потом либо в рюкзаках тащили до Мясного Бора — топаешь пять километров, но обычно они оставались у отряда, потом приезжал ГТ-Т и забирал останки. Сохранность тогда была намного лучше. Хотя бывало и так, что поднимаешь мужика, начинаешь расчищать, и во мху такая желтая полосочка, сетчатая структура — это как раз кость, а она порошком уже стала. Ее даже пальцем не соскрести. Уже тогда многих не поднять было — ты видишь по амуниции, что здесь кто-то должен лежать, а его нет. Это сейчас, посовещавшись, решили, что можно какой-то прах взять, землю с органикой, и похоронить. А тогда — ну, не повезло.