Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

В 49-м году умирает Жданов, и в этот момент обостряется противостояние, длившееся еще с 20-х годов между московской и ленинградской партийными организациями. Было заведено «Ленинградское дело», обвинение очень серьезное — что в Ленинграде готовился переворот. В частности, Ракову было предъявлено обвинение в том, что он на базе этого музея собирал оружие для свержения существующей власти. Методы дознания в НКВД, как известно, жесткие, многие военные профессиональные не выдерживали, оговаривали и себя, и товарищей. А вот профессор Раков оказался крепким орешком. Он не подписал ни одной бумаги, чем спас жизнь и себе, и многим своим товарищам. Да, конечно, к 52-му году ликвидационная комиссия закончила ликвидацию музея. И на долгие годы выражение «Ленинградская битва» было вообще вычеркнуто из истории. В 89-м году музей был реабилитирован и восстановлен, но, повторюсь, это был только один зал. Ну и дальше, с этого момента общения с первым его директором, мы стали большими друзьями, взяли шефство над этим музеем. Тогда наша организация называлась Объединение «Северо-запад». Оно и сейчас существует, структурно наше объединение «Святой Георгий» входит в него. Изначально мы это название не могли озвучивать, потому что комсомольские вожаки в 90-м году подавились бы икрой, если бы мы сказали, что мы отряд «Святой Георгий». Более того, директор музея был настолько расположен к поисковикам, которые несли туда свои находки, да и не только находки, но то, что находилось в семьях. Музей же создавался с нуля, в основном силами блокадников, силами ветеранов, был достаточно уютный и теплый.

Мы начали делать там выставки символические, например — «Детство, опаленное войной». Поскольку в кругу моего общения достаточно серьезные коллекционеры — в том числе и по царскому времени, назову хотя бы Можейко Игоря, он же Кир Булычев. Он регулярно приезжал к нам, оставил кучу книг подписанных для моих детей, но они, кажется, ни одной не прочитали. Поколение такое. И когда надо было делать какие-то выставки на базе частных коллекций, это бескорыстно делалось, участники не просили за это никаких денег, в лучшем случае грамоты. И выставки получались совершенно уникальные.

[...]

Все началось с того, что мои родители решили помочь построить дачу на берегу Невы, в Павлово, своему товарищу по работе. И меня с собой взяли. Поскольку стол уже был накрыт и все было готово для начала работы, чтобы мы не мешались, меня отправили с ребятами погулять. И куда же мы пошли? Мы пошли вдоль Невы до самого Невского пятачка. К вечеру мы вернулись на дачу: огромное количество зелененьких гранат, рожки с желтенькими патронами для немецкого автомата, каски. Я просто реально за день создал себе свою первую коллекцию. Но родители сказали, что это нельзя брать в город. Как мне, ребенку восьмилетнему, объяснить, с какой стати я не могу это взять, ведь это же мое, я это нашел. Пришли к компромиссу: они за сараем вырыли яму, отделали ее досками и сказали, что вот, здесь будет храниться твоя коллекция. Ну и ладно, хорошо. Но в город нельзя — закон не разрешает. Я с этим смирился. Но это было первое яркое впечатление, когда я шел по берегу Невы, усеянному противогазами, ботинками, костями... Это было такое сильное потрясение, что потом я, конечно же, постоянно стремился попасть туда еще раз. Тем более что я запомнил номер автобуса. Время от времени садился на него, когда накапливал 80 копеек: столько стоило доехать до Невского пятачка на 440-м автобусе, 40 туда, 40 обратно. И я периодически приезжал, гулял по берегу, что-то подбирал для коллекции. Мне были очень интересны элементы обмундирования: пряжки, подсумки всякие. Я их даже начал сшивать, если хлопчатобумажные нитки разошлись.