Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Т. С.: Когда я в 82-м году пообщалась с панфиловцами в Алма-Ате, с ветеранами, они меня спросили: «А останки людей вы не находили?» Я говорю: «Нам только рассказывали, сами еще нет, не занимались». И буквально спустя год мы созрели. То есть в 81-м году пришли мы в Новлянское, и местная тетенька, которая, кажется, работала в сельсовете, она мало того что показала около храма разрушенного братскую могилу, за которую у нее самой душа болела, именно эта тетенька нам и показала, где можно сделать захоронение: голый холм на развилке дорог, чтобы там точно не было помойки никогда. Чтобы это было место, которое, грубо говоря, на яру — его отовсюду видно. Там мы после и захоранивали, три года точно. И потом приходилось же какие вещи еще решать. Есть там деревня Владычино[59] такая, где нашли захоронение в 700 человек наших солдатиков. А на нем стояло навозохранилище. Изначально там даже не одно было захоронение, там были овощехранилища, под завязку забитые трупами. И в одном только было 700 человек, а всего сколько их было — может, два или три. Еще в 50-е годы местный военкомат отчитался, что они все перенесли. Но на краю этой деревни жил бывший фронтовик, он видел и знал, кто и сколько останков оттуда перенес. Местная сволочь-чиновница забила эти овощехранилища отходами, навозом. Ну и началась у нас война. Какая власть станет признаваться в подобном? Никакая. Только после статей в прессе в Москве, в «Литературке» и в «Комсомолке», и передачи «Пионерская зорька», где об этом рассказали, власти зашевелились. Нам сказали: «Хорошо, мы дадим вам бульдозер и посмотрим! А если там ничего не будет, как вы будете смотреть в глаза этой честной женщине-труженице?» Той, которая все это устроила и отказывалась признавать.

А. К.: Ну собрались, открыли. Ужас что началось. Все власти стоят, смотрят. Наши, значит, роют, где это возможно, пуговицу нашли нашу солдатскую — те уже напряглись.

Т. С.: А потом попалась граната — тогда уже военкомат как ломанется от этой ямы! Был цирк. Останки в результате нашли и там поставили памятник.

А. К.: А людей, которые эту историю подняли, Виноградовых, как травили за то, что они «подняли лапу на честную женщину, честную труженицу»! Там же как было: сначала там вообще хотели строить пансионат, приехал прораб из Москвы. Копнули — и кости полезли. Они сказали: «Чур-чур-чур», — и уехали оттуда, не стали ничего строить тогда. Это Виноградовы нам рассказывали, откуда они об этом знали. Нас вот такие вот истории и затягивали во все это.

Т. С.: У нас был обязательный формат — агитбригады. Кроме опросов еще делали концерты для местного населения.

А. К.: Стало понятно, что нужно как-то осмыслить все это, нужно отрываться от костей, от грязи окопной.

Т. С.: Концерты посвящали, например, местным жителям, которые с войны не вернулись. У нас были ребята, которые в первый раз в жизни там читали стихи. Пэтэушники-краснодеревщики — шпана шпаной, но как душевно они читали! Поэта Белаша[60]. Это непередаваемо. И они до сих пор, на всю жизнь помнят эти строки.

А с 88-го года мы ушли во Ржев. После того как в Волоколамске вскрыли это навозохранилище, нам пришлось уходить — работать там уже не давали. И ушли плавненько во Ржев. Наверное, с 87-го даже. А во Ржеве уже началась совершенно другая песня. Но там мы дружили с властью.

А. К.: Дружили с местным военкоматом, там работал очень хороший мужик, который нас поддержал. Машину давали.

Т. С.: И параллельно, чтобы это не выглядело как сплошной раскоп — что очень важно, на мой взгляд, — мы постоянно посещали с 92-го года Михайловский заповедник, Пушкиногорье. Мы пошли туда в поход, а выяснилось, что туда приезжали группы со всей страны и помогали заповеднику. Стояли там лагерем и помогали. А заодно изучали Пушкина с ребятами. Потому что Пушкина никто не отменял. Там, помимо всего прочего, ходили по местным деревушкам, например, Бугрово, встречались с ветеранами, с бабками разговаривали про то, что у них было во время войны. Местные рассказывали про свою войну. Все равно ведь от этой войны никуда было не деться. В 90-х же еще были и ветераны, и бабульки, которые войну пережили.

А. К.: Все время шла работа на развитие ребят. Вот, например, у нас был специальный опросник местного населения, могу прочесть: «Нельзя воспринимать хождение с опросом как легкое дело, это тяжелый и ответственный труд. Задача — четко записать, зафиксировать. Общие принципы: опрос должен проводиться исчерпывающе, нужно стараться, чтобы информант дал все, что вам нужно. Возникла проблема — нужно решить ее сразу. Никто не будет говорить, пока не представитесь. В деревне надо все рассказывать. Желательно не переполошить людей в деревне (наш приход — это событие)». Мне вспомнился рассказ мамы Олега, моей свекрови Людмилы Андреевны, как во время их экспедиции по северным губерниям все жители сбегали в лес, когда отряд входил в деревню. Это в 20-е годы было.