Сокрушение тьмы

— Ипатов! Веди огонь! — хрипло выкрикнул в ухо Ипатову вместе с жарким дыханием Капуста. — Я сейчас, сейчас! Бей только по самоходкам! — и краем глаза поймал совершенно чужое лицо старшего сержанта, дикое, непримиримое на нем выражение ненависти и обиды. «Он что, — подумалось вскользь, — я же ему ничего не сделал. Я пытался только внушить…»

Он подбежал ко второму расчету. Возле раздернутой станины, пытаясь выдернуть из вязкой земли сошники, вертелся заряжающий. Левая рука его, пробитая пулей выше локтя, висела плетью, и он, надрываясь, хрипел:

— Да помогите, помогите!

Еще не зная, зачем это нужно, Капуста выдернул сошники, и его уже помимо воли чья-то сила занесла в воду. Нога оборвалась с берега, в лицо, потное и горячее, ударили холодные брызги. Капуста обрадовался им, походя, быстро нагнулся, зачерпнул в ладони воды и жадно выпил двумя глотками. Развернутое орудие вдруг подскочило, снаряд, прожигая кусты, с треском полетел по лесу. «А-а, да они же по пехоте начали бить… Молодцы! Вот молодцы, не растерялись…»

— Третий расчет! Развернуть орудие! — теперь уже сам крикнул он. — По пехоте тремя снарядами… Ого-онь!

Слева в стороне пробежали к насыпи, видимо, последние бойцы, закричали издали:

— Пушкари-и! Мотайте за полотно! Иначе отрежут вас!..

Но первый и второй расчеты уже открыли беглый огонь по немецкой пехоте, вошедшей в лес. Это сразу остудило пыл наступающих.

— О-о-о! Майн гот! О-о-о! — раздавались там голоса.

Пули жужжали над ухом, плющась, вызванивали по щиту орудия, а Капуста уже только повторял:

— Хорошо, хорошо, хорошо…

Сзади подбежал боец, заговорил громко, испуганно, сбивчиво:

— Товарищ старший лейтенант, вам приказано отойти… Сейчас же, немедленно… Фаронов так приказал… А пушки обезвредить…

Капуста крутнул его за плечо, толкнул в спину.

— Ладно, ступай! Нам сейчас некогда…

Но через минуту опомнился: «Что же я делаю? Я же опять погублю людей…» И снова как будто послышалась фраза Ипатова: «Чужой кровью милость себе вымаливаете?» — «Нет, нет, — решил он. — Я сейчас же им прикажу отойти… Они и без того молодцы…» И он крикнул:

— Второй расчет! Третий расчет! Замки в воду! Снаряды к первому расчету!

Пушки гакнули еще по разу, последние снаряды, мстительно взвизгнув, унеслись навстречу немецким командам и голосам. Три артиллериста пробежали мимо Капусты, неся перед собой деревянные подставки со снарядами, двое других вели под руки раненого.

— Хорошо, хорошо, — повторял Капуста, как будто бы уже не зная других слов.

Он глянул на оставленные пушки и скорым шагом, не пригибаясь, пошел назад, к первому расчету. Ипатов и его заряжающий все еще вели по дамбе огонь, подносчика снарядов не было. Капуста увидел его в пяти шагах. Тот лежал, запрокинув голову, держа на животе длинный, блестящий латунной желтизной снаряд. Он обернулся и посмотрел на дамбу. Третья самоходка тоже горела; последняя, четвертая, прикрываясь ее приземистым телом, пыталась нащупать орудие первого расчета. Снаряды падали рядом, в воздух летели кусты, фонтаны воды, грязи, но угол доворота пушки на самоходке, видимо, больше не позволял взять точный прицел, для этого нужно было отойти назад, а уходить из-под прикрытия не хотелось.

— Хорошо, хорошо, — уже который раз повторял Капуста, как завязшее в зубах слово. — Ты все равно выйдешь… Ты обязана выйти… вот только бы продержаться…

Он подошел к убитому, наклонился, поднял снаряд, потом подошел к Ипатову, сказал ему раздельно и четко:

— Не трать впустую. Ты ее не достанешь. А за то, что подбили третью, молодцы!

Ипатов глянул на него отчужденно и снова потянулся синей, как у мертвеца, закопченной рукой к замку. Та сторона лица, которая была повернута к Капусте, так и застыла — черная, оплывшая.

— Ипатов, очнись! Ипатов! Уходите! Бросайте пушку! Я вам приказываю! Слышите?

— Что — проняло? — всем корпусом, по-волчьи, повернулся Ипатов. — Проняло? Когда мы остановили гору железа? Теперь тебя простят, товарищ старший лейтенант. Простят! Мы постарались…

— Марш отсюда! — уже не владея собой, закричал Капуста. Он поднял за ворот шинели заряжающего, с силой ткнул его в сторону насыпи. — Марш! Чтоб я через секунду вас здесь не видел.

Старший сержант, видимо осознав, как далеко он зашел в своем гневе, в обиде, в злости на человека, который ему ничего не сделал худого, попятился от этого крика и, перебирая рядом с собой руками кусты, стал отступать к насыпи.

Капуста остался один.

— Вот так-то оно лучше… Так будет совсем хорошо… — пробормотал он.

Меж станин лежал брошенный кем-то автомат. Он поднял его, отнял рожок. Рожок оказался тяжелым, до отказа заправленным патронами. Потом он поглядел в прицел пушки, всей пятерней покрутил гладкое, отшлифованное колесико наводки, втолкнул в казенник ствола бронебойный снаряд и, зайдя за колесо, лег. Теперь ему была видна и дамба с двумя самоходками, и все лесистое побережье.