Сокрушение тьмы

— Тем лучше, — сказал Миронов. — Дайте-ка пока команду ближнему прочесать мост. Солдат покажет, где там засел снайпер.

И ни слова о Боголюбе. Парня уже не существовало. Оставалось только то, что было связано с его смертью: это живой немецкий снайпер, готовый выпустить пулю в любого другого — чего уже нельзя было допустить, что было бы противоестественно, несправедливо и более того — преступно. Но крестьянской душе Михайлы, который вот так непреднамеренно затесался в кучу высоких чинов, казалось непонятным чуть ли не подчеркнутое явление черствости к жизни и смерти человека, умершего совсем не случайно. И тяжело было ему согласиться с тем, что вот так же мог бы погибнуть и сам генерал. Но генерал жив, а солдата нет. И все решили только два слова: «Где Макаров?» Два слова определили судьбу двадцатилетней жизни послушного и преданного своей обязанности старшего сержанта. Двадцать лет! Михайло ужаснулся, припомнив за короткие секунды свои собственные двадцать лет. Да, ему и Петру было почти двадцать. Дети все одинаковы. Их родят матери, вскармливают, тетешкают, пестуют, стирают пеленки, агукают, поют колыбельные. Потом учат ходить: «Гулюшки, гулюшки, ходи ко мне, миленький!» Потом отец начнет завлекать его хозяйственной работой, похожей на игру, игрой, похожей на работу. Потом что еще? Ну, потом всякие тычки, подзатыльники ради поучительного родительского слова и… Так много всего, что и не упомнишь. И вот он лежит с простреленным боком, даже, наверное, не успевший подумать, как и когда сумел вырастить его этот родитель. А ведь всего два слова! И еще Михайло подумал: да ведь и генерал из таких же пеленок вышел.

Минут через пять по арматуре моста дробно и звучно ударил крупнокалиберный пулемет. Мост даже издали гулко зазвенел под пулями, арматура его сплошь покрылась белыми хлопками дымков. И пока пулемет, укрытый за домами и недосягаемый для снайперской цели, клал по мосту частые белые стежки, Михайло, не отходя от группы офицеров, все думал, почему в голосе генерала просквозил упрек: «Эх, Якушкин, Якушкин!» Разве он что-нибудь сделал не так? Разве не он хотел уберечь и генерала, и его людей от неосторожного шага в секторе обстрела немецкого снайпера? Уж лучше бы он и не шел сюда, а попытался бы сразу выследить этого гада. Они, бывало, умели с Петром подкрадываться и к чуткому соболю, и к кунице. Али тут не сумели бы? Он уже знал, догадался, что этот высокий, плечистый генерал был командиром их корпуса.

— Все, солдат, капут твоему снайперу, — услышал он за спиной голос.

Михайло обернулся, увидел автоматчика из генеральской охраны. Услышал и тишину, ту самую, которую нельзя назвать тишиной, а только фоном посторонней перестрелки, в какой заинтересован не ты, а кто-то другой.

Автоматчик обошел Михайлу и направился к траншее, явно намереваясь выйти из укрытия.

— Стой! — крикнул Михайло, подстегнутый невольной для себя осторожностью. — Погоди. Это тебе не за генералом бегать, паря. Здесь мигом схлопочешь.

Автоматчик остановился. Офицеры обратили на них внимание. Миронов с Макаровым и двумя полковниками стояли в стороне, рассматривая в бинокль противоположный берег, частый засев черепичных крыш Шарвара.

Михайло быстро снял с себя скатку (уж очень пригревало перед вечером), развернул ее, тряхнул в руке, расправляя, и накинул плечиком, как на вешалку, на металлический приклад. На него смотрели, что он собирается делать. А он спрыгнул в траншею, пробежал, согнувшись, несколько метров и затем поднял на автомате шинель и надетую поверх нее каску. Почти мгновенно ударила в каску пуля. Все, кто видел это, невольно ахнули. Автоматчик сделался серее вечернего поднебесья, опасливо попятился назад.

Михайло вылез из траншеи и, держа в руках продырявленную каску с шинелью, не торопясь, увалисто, по-сибирски, пошел к Миронову.

— Товарищ генерал!

— Видел, видел, солдат…

— Товарищ генерал, разрешите уничтожить этого фрица? Его там никаким пулеметом не возьмешь.

Миронов посмотрел на Михайлу, кивнул головой:

— Действуй, солдат. Снимешь снайпера — награжу орденом.

— Есть действовать! Мы его с брательником снимем.

Михайло повернулся, прошел к калитке дома, повесил на штакетину шинель и каску и, оглядевшись по сторонам, направился к ездовому, сидящему в фуре с карабином в руках.

— Дай-ка на минутку, — и тот не осмелился отказать, видя, что на Михайлу смотрят насторожившиеся офицеры.

Михайло взял карабин, оставив автомат, и услышал:

— Каску, каску ему дайте другую.

Один из автоматчиков подал ему каску. Все следили за ним. Немного погодя он скрылся у них из глаз, уже прикрываясь от моста береговой насыпью.