Сокрушение тьмы

— Кто стрелял? — решительно спросил Залывин. Парламентер ответил, что стрелял эсэсовец и что того немедленно пристрелили, и снова повторил свои извинения.

А солдаты все выходили и выходили из леска, держа оружие так, как будто не знали, что теперь с ним делать.

— Пусть все немедленно бросают оружие! — сказал Фаронов. — Всем построиться перед лесом!

— Офицеры и солдаты! Слушайте! — звонко, по-юношески крикнул Финкель. — Бросайте оружие и выходите на опушку. Офицерам построить солдат в колонну по четыре. Выполнять!

Потом вынесли несколько убитых, провели раненых.

— Мы все здесь собрались целыми и здоровыми. Это все наделал один ваш снаряд, — с боязнью и в то же время как бы с похвалой сказал опять парламентер, кивая на убитых и раненых.

Финкель перевел его слова своим командирам. Залывин отвернулся и бросил:

— Так пусть покажут этого… пристреленного эсэсовца.

Парламентер тут же распорядился, и два венгерских солдата за ноги выволокли из кустов немецкого офицера. Они тащили его, а он, перекатывая из стороны в сторону простреленную голову, бороздил по траве оттопыренно-большими, синевато-гипсовыми ушами.

— Один немец на целый батальон? — криво усмехнулся Фаронов, глядя на все удлиняющийся строй венгерских солдат.

— Нет, господин офицер. Всего их у нас двенадцать человек. Но этот фанатик. Он решил искупить перед фюрером свою вину таким образом. Гитлер, когда узнал, что дивизия, носящая его имя, разгромлена, приказал срывать с оставшихся в живых нарукавные повязки и расстреливать их. Сами понимаете, они поневоле прятались среди нас.

— М-да, незавидная у них судьбишка, у этих адольфовцев. Тех, кого мы не добили, добивает сам Гитлер. Что ж, для нас меньше работы! — И засмеялся.

Из леса вышла кучка венгерских офицеров во главе с полным, сохраняющим достоинство полковником.

— Кто это? — спросил Фаронов, быстро взглянув на парламентера.

Финкель сразу же перевел.

— Это офицеры штаба нашего полка во главе с командиром, — ответил парламентер.

— Так здесь у вас полк?

— Всего лишь остатки от него, господин офицер.

Пленные все продолжали выходить и строиться.

28

Да, здесь были всего лишь остатки разбитого под Шарваром венгерского полка, еще недавно бывшего составной частью 2-й танковой дивизии венгров. За леском стояло у них несколько самоходок, без горючего, десятка четыре мотоциклов, два обожженных «королевских тигра» и два тягача.

Волей-неволей, чтобы разобраться во всем этом хозяйстве, допросить офицеров штаба, дать им инструкцию, куда и как вести разоруженный полк и что делать с брошенной техникой и оружием, потребовалось не меньше часа. У Сегала было конкретное задание: не увлекаться посторонними маневрами, нигде не задерживаться, а, с ходу подавив на пути очаговые сопротивления, двигаться по заданному маршруту. Командир венгерского полка сообщил ему и Фаронову очень ценные данные о занимаемой под Киршлагом немецкой обороне. Показал на карте и те места, где, по его уверению, не должно было быть очагов сопротивления.

— Здесь начало предгорий австрийских Альп, — сказал командир полка. — В этом районе уже действуют австрийские партизаны. Сейчас все ожесточены против немцев. Кончайте с ними поскорее, герр капитан. Все это ужасно надоело.

Колонну пленных без всякого конвоя отправили по дороге навстречу полку Макарова. Возле брошенного оружия и техники оставили лишь несколько часовых из самих же мадьяр.

Сегал повел свои танки дальше, сообщив по рации и о пленных и о некотором изменении курса.

Теперь шли, уже не придерживаясь направления дороги, мимо перелесков, одиноких хуторов, которые служили надежными ориентирами. Торопились. Нужно было сделать по меньшей мере 70—80 километров, но для сильных быстроходных машин это расстояние ничего не значило. Венгерский полковник, который знал эти места, как свои пять пальцев, дал точный и по возможности безопасный маршрут. Это искупало потерянное на пленных время. Киш-Нарда и Надь-Нарда были на их направлении последними венгерскими населенными пунктами. Оба поселка они обошли слева и направились к пограничной деревушке Фелшечатор. По словам венгерского полковника, в ней не было никаких гарнизонов.

Капитан Сегал, сдвинув на затылок шлем, упруго стоял на ногах внутри танка, держась за ручку откинутой крышки люка, зорко посматривал по сторонам. Фаронов сидел сбоку башни на принайтованном к танку такелаже.

Солнце высоко поднималось за спинами, грело ласково и миротворно. Впереди, за всхолмленной равниной, на которой все чаще пыжились островки букового подлеска, мягкими переливами синели отроги Альп; небо, пронзительно-голубое, становилось все уже и выше; в ложбинках строгими и небольшими квадратами лежали невозделанные поля с прошлогодними перемятыми кукурузными будыльями, и рядом густо зеленели пустые пажити; у подлесков, из-под молодой сени черешневых садов, опасливо и настороженно выглядывали безлюдные хутора.

На одной из коротких остановок Сегал спросил Фаронова:

— Вы, старший лейтенант, заметили, какой здесь особенный ландшафт? У нас в России такого нет.