Сокрушение тьмы

— Нэ к-кой черт она мне…

— Бери. Некогда с тобой рядиться.

Вторым он выбрал сержанта Садчикова. Это был немногословный, твердой воли солдат.

— Где мне ползти?

— Поползешь справа. Я буду в центре. Ребята, у кого есть гранаты?

Бойцы, кто был поближе, подкинули три лимонки. Саврасов одну отдал Садчикову, а две оставил себе, затем протянул руку и схватил Чижова за наплечный ремень панциря, сказал почти ласково:

— Слышишь, Чижонок? Если струсишь, пристрелю как собаку. А не успею — пристрелит Садчиков. У него рука не дрогнет. Подползать будем к пулеметчику с трех сторон.

Чижов снова сплюнул сквозь выбитый зуб, спросил с нескрываемой злобой:

— Нарочно меня выбрал?

— На тебя вся надежда.

— Ладно. Я потом разочтусь.

— По рукам. А теперь ползи вон к тому камню. Мы с Садчиковым уступаем тебе самую удобную позицию.

Саврасов подождал, пока Садчиков добрался до своей исходной позиции, потом быстро вскочил, кинулся вперед, упал, перекатился несколько раз. Стежка пуль запоздало хлестнула по тому месту, где он падал. Подумал: «Метко бьет, стерва». До пулеметчика было метров сто двадцать. Больше уже не вскакивал, полз, стараясь не задевать за кусты. Дальше начиналось совсем открытое место. Легкий подъем. До самой скалы. Выполз, увидел Чижова. Чижов, вихляя всем телом, медленно, неумело полз к камню. Саврасов погрозил кулаком: «Живей!» Потом увидел и Садчикова. Этот полз уверенно, шустро, подбираясь к пулеметчику сбоку. Расчет у Саврасова был простой: они по очереди станут отвлекать на себя внимание пулеметчика: пока стреляет в одного, двое других должны ползти как можно быстрее. Приходилось идти на грубый риск, используя не только перенос огня, но и каждый миг передышки вражеского пулеметчика.

Вжи-ик! Вжик!

Голова Саврасова резко мотнулась назад. Ему показалось, что сверху по каске ударили обухом, потемнело в глазах. Лежа ничком, он протянул к голове руку, нащупал в каске рваную вмятину. «Дешево отделался», — подумал он, потуже подтягивая под подбородком ремешок, хлестнувший его во время удара по скулам.

На этот раз Чижов не дремал: он понял, что самое надежное укрытие — это камень, и кинулся к нему броском. Пулеметчик опоздал всего на какие-нибудь две секунды. От его длинной очереди небольшой валун, за которым укрылся Чижов, вскипел синими дымками и каменной пылью. Саврасов продолжал лежать, отстегивая панцирные ремни и медленно приходя в себя. Сейчас панцирь мешал ему, сковывал движения, стеснял и без того учащенное дыхание.

Пулеметчик снова перенес огонь на кусты, где лежала рота — для профилактики, а затем резко и продолжительно ударил по Садчикову. Даже в стрельбе ощущалась его нервозность. Но вот пулемет смолк. Саврасова будто кольнуло под сердце, понял, что у финна кончилась лента и что сейчас-то как раз нельзя терять ни секунды. Он вскочил и, уже на бегу сбрасывая с себя панцирь, кинулся навстречу пулемету. Впереди метров за тридцать темнела неглубокая впадинка, заслоненная от пулеметчика каменным наростом и жидкими кустами горного молочая. Теперь эта впадина могла быть единственным спасением, и важно было только добежать до нее. Счет с обеих сторон велся на секунды. Секунда, даже доля секунды могла решить все. В голове дятлом стучала мысль: успей, успей, успей! И он успел, даже больше того — напряженные до предела нервы подсказали, что в запасе есть несколько секунд, и он мог бы пробежать вверх еще и быть от пулеметчика почти на бросок гранаты. Но Саврасов не побежал дальше. Теперь вся надежда была на тех двоих. Если они тоже воспользовались паузой, как он, то дело можно считать выигранным.

Пулемет застучал совсем близко, но не в него, и это дало возможность повернуть голову в сторону Садчикова. Небольшой бугорок — и на нем доступное взгляду распластанное тело…

Очевидно, те самые последние секунды, которыми не захотел воспользоваться Саврасов, Садчиков решил использовать до конца. И просчитался. Он был уже мертв, а остервеневший пулеметчик все еще не верил в это, все еще мстил ему, мертвому, за пережитый страх.

Потом очередь прошла над Саврасовым. На голову посыпались листья молочая. Пули свистели всего на четверть выше головы и подобранных ног. Саврасов сейчас напоминал распластанного лягушонка. О том, чтобы хоть одним глазом взглянуть на позицию финна, нечего было и думать. А тот продолжал нервничать — посылал очередь за очередью, и это Саврасова устраивало: пусть понервничает, пусть бьет сколько угодно, он не поднимется, он будет ждать.

Внезапно очереди прекратились, и Саврасов ясно услышал на этот раз гул всего боя, кипевшего вокруг сопки. Слышались разрозненные крики «ура!» — то близко, то совсем отдаленно. Но Чижов рядом молчал. И вдруг Саврасова осенило, что тот все еще лежит за камнем, иначе пулеметчик давно бы перенес огонь на него, а не стал бы так лихорадочно строчить по впадине. Для Чижова был отличный момент. Неужели струсил?

— Вот шпана! — выругался Саврасов, не зная, что делать.