Сокрушение тьмы

И уже подхватили некоторые в руки лопаты, чтобы снова закидать землей разрытую яму. Два солдата в застиранных гимнастерках, со снятыми ремнями, глядели на нее растерянно и с опаской, будто их тоже собирались бабы зарыть вместе с мертвыми. Но тут выступил из кучки солдат высокий ростом сержант, с грустными пристальными глазами, сдержанно покашлял в кулак, тихо проговорил:

— Ну что вы так расшумелись, да еще над могилкой? Они и без того, — он показал взглядом на разверстый зев ямы, — всякого грохота наслышались…

Как крутым кипятком обдал Фокин изъеденные бедами, кровоточащие души женщин, заставил их захлебнуться собственным криком.

— Вам детей растить надо, хозяйство поднимать, — все так же тихо продолжал он. — До ухода ли тут? Сгинет могилка. Прав товарищ лейтенант, над всеми общий памятник сделают, потому что священные могилы тоже принадлежат всем. Помогите лучше. Сестры и матери дорогих наших погибших воинов вам за это спасибо скажут.

Притихли женщины, тронутые проникновенными словами сержанта, жесткие, истресканные от неизбывного труда руки потянули уголки повойников к повлажневшим глазам.

Бережно, как самое дорогое, с рук на руки передали солдаты из ямы наверх мертвых бойцов и уложили их рядышком на прибитую инеем траву, будто затем только, чтобы смогли они снова увидеть солнце и небо, ковровую зелень луга и лес, скорбно замерзший в тишине, чтобы вдохнули еще раз после тяжелой тьмы под землей хоть глоточек напитанного красотой леса, чистого, прохладного воздуха.

Их было пятеро. Удивительно, непостижимо, как из не разгаданной людьми тайны Вечного вернулись они опять на ту землю, за которую полегли. Их спокойные молодые лица были такими, будто только заснули они: ни одна черточка на них не была обезображена тленом, ничто не было тронуто им. Бугорки глаз под закрытыми веками, расслабленно сомкнутые губы, непринужденно вытянутые вдоль туловища руки с синими прожилками вен, белые ногти. Так и казалось, что сейчас они встанут…

И вскрикнули от изумления женщины, как одна, а ребятишки в неподвластном им страхе прижались к ногам матерей. Но вдруг, отпихнув их, матери все разом встали на колени, словно по какому-то гласу, повелевшему с высоты, припали к ногам погибших. И вывела первый причет Ольгутка:

— Да никто же их, родименьких, кроме нас, теперича не оплачет, не ом-моет горючею слезою во гро-обе!..

Жутко было смотреть на все это и слышать причеты женщин над солдатами, уже успевшими належаться в могиле и снова поднятыми из нее. Молчал Брескин, молчал Фокин, молчали остальные, низко опустив непокрытые головы…

Через пятнадцать минут машина ушла, увозя в сторону Видлицы горестный груз, а бабы и ребятишки еще долго стояли над осиротевшей могилой…

Да, все приходило в норму, в свое соответствие, как и должно было быть.

Красные ночи Часть вторая

1

Составы шли один за другим. Карелия оставалась позади все дальше и дальше. Уплывали назад полустанки, черные лесные проселки, перекрытые полосатыми шлагбаумами, древние убогие деревушки, будто насильно втиснутые в лесные дебри, с непременными стожками и копнами сена на тесных полянах. Старая окраинная Русь! Она была все такой же красивой, но страшно разоренной войной, и нельзя было смотреть без слез на эту ее красоту и разоренность. Солдаты сидели в теплушках, настежь раздвинув шарнирные двери, пели вполголоса грустные песни. А мимо мелькали сосны, облитые солнечным золотом, рябили в глазах березы, яркими костерками вспыхивали усыпанные ягодой рябины. На разъездных путях черными галками копошились женщины. При виде их солдаты наваливались на дверные перекладины, что-то кричали им озорно, и те, забывшие в войну про улыбки, светлели лицами, радостно махали руками и кричали в ответ:

— Оста-авьте-е хоть одного-о!

Фокин глядел на все это и думал: «Господи, когда же русская женщина отдохнет от разлук?»

Санрота уезжала из Ояти с последним полковым эшелоном. Пока полк походным маршем возвращался на станцию, команда лейтенанта Брескина выполнила поставленную перед нею задачу, и теперь Фокин, отдыхая от всего душой, почти ежедневно делал записи в дневнике: