Остаток августа прошел в какой-то всполошенной круговерти дней. Солдаты одержимо копали длинные и глубокие котлованы под землянки, валили лес на венцы и перекрытия, пилили тес для нар, выкладывали печи. За десять дней землянки были готовы. Каждая из них могла вместить десантную роту да еще старшину с его личной каптеркой. Свету в землянке было в одно окно — единственное с торца; из постельных принадлежностей — на каждого одна шинель. Но зимовать уже было можно.
Потом прибыло пополнение, в котором кого только не было: из госпиталей, из резервистов, из расформированных частей и даже из украинских новобранцев, которых призвали в армию сразу же после освобождения Украины. Началось формирование бригады. В отличие от полка, она имела не три, а четыре батальона, в каждом батальоне было по четыре стрелковых роты, в каждой роте по четыре взвода. Под конец привезли откуда-то целый взвод старшин.
Рота, в которой был Залывин, получила, словно за провинность, чрезвычайно крикливого и властолюбивого старшину Якименко. Розовощекий, круглолицый, с красиво очерченным насмешливым ртом, он с первого же дня прихода в роту дал всем понять, что он знает, что такое дисциплина и что спуску от него солдатам не будет.
Взвод Залывина подобрался на редкость многонациональным, особенно первое отделение, которым командовал Андрей Саврасов. По личной просьбе Залывина его перевели к нему из батальона Челюбеева. При своем первом знакомстве с ротой старшина долго и придирчиво изучал и оглядывал каждого бойца.
— Старший сержант Саврасов! — выкрикнул он, держа перед собой список.
— Я!
— Отвечайте, какой национальности, откуда прибыли.
— Русский. Десантник!
— Рядовой Иванников!
— Мариец! Десантник!
— Рядовой Каримов!
— Я! Татарин! Из запасного полка!
— Рядовой Финкель!
— Из запасного!
— Национальность? Гм… гм… Почему белобрысый?
— Потому что из запасного!..
— Разговорчики! Рядовой Утешев!
— Моя казах. Из запасного!
— Рядовой Якушкин!
Молчание.
— Якушкин! Где Якушкин?
— Какой Якушкин! Нас туто двое. Михайло и Петро. Мы из чалдонов.
— Шаг вперед, чалдоны! — громко скомандовал старшина под громкий хохот солдат. — Тю! Да вы что, братья, что ли?
— Братья и есть. Годки мы.
Рука старшины невольно потянулась к затылку.
— Надо же! Да ведь вы как две капли воды! — пробормотал старшина, пристально разглядывая коренастых и сильных сибиряков. — Как я вас распознавать буду?
— А это уж как приноровитесь, товарищ старшина, — забасил правофланговый. — Я, к примеру, Михайло, а вот брательник мой — Петро.
Сделав перекличку первому взводу, старшина покачал головой, и обратился к Залывину, стоявшему с офицерами перед ротой:
— Ну и взводок у вас подобрался!
А вскоре окончательно утрясли и кадры комсостава. На должность командира 10-й роты поставили старшего лейтенанта Фаронова. Последнее время он был политруком в запасном полку, а в гражданке преподавал в средней школе историю. Слегка сутулый, небрежный, он совсем не походил на строевого офицера, но военными знаниями обладал в достаточной степени. Шел ему сорок первый год.
Командиры взводов — те были совсем молодыми — кто из училища, кто из резерва. Всем надлежало друг к другу привыкнуть, притереться, узнать характер каждого. Но у роты оставался старый костяк, державшийся дружно и независимо, и это тянуло к нему остальных, связывая всех в единое боевое подразделение.
Вскоре пригнали в бригаду табун лошадей, маленьких, вертких и злых. Лошадей привезли из Монголии, и ездовые принялись неистово обучать их ходить в упряжке.
Комбат Волгин, довольный, счастливый, не зная устали, сколачивал свой батальон. Последней формировалась санитарная служба. Она была как нельзя кстати.
Санитарная служба сразу взялась за дело. В трех километрах от расположения части стоял полуразрушенный мыловаренный заводишко со старым паровым двигателем. Жители окружающих деревень диву дались, когда увидели над трубой дымок и услышали давно забытый перестук движка. Капитан медслужбы Андреев и заместитель командира бригады по тылу капитан Кукин превратили этот заводишко в банно-прачечный комбинат. Лейтенанту Брескину, фельдшеру 3-го батальона, поручено было найти из местных жителей десятка полтора прачек.
Вскоре дворик бывшего мыловаренного завода заполоскал под свежим октябрьским ветерком солдатскими кальсонами и рубахами. Все пошло по конвейеру: солдаты донага раздевались в большой парусиновой палатке и, прихватив с собой одни лишь котелки, подрагивая от холода, бежали к другой, из которой изо всех щелей и прорех валил белый банный пар. Здесь солдат останавливали, обрабатывали им подмышки и лобки мылом «К» и затем уже пропускали в моечную палатку.
Так шла рота за ротой, один батальон за другим.