Сокрушение тьмы

Сперва Залывин сидел на пригорке перед палатками (мылся его взвод), с рассеянной улыбкой, сочувствуя девушке-санинструктору, поглядывал, как она заставляла солдат обрабатывать самих себя мыльным раствором, потом поднялся с пенечка, пошел мимо нее в дворик прачечной. Эту девушку звали Ольгой Милославской. Она прибыла из запасного полка, и Макаров определил ее санинструктором к артиллеристам Бахарева. Узнав, скоро ли прожарится обмундирование, пошел назад и тут увидел светловолосую девушку, снимавшую с веревок выстиранное белье. Узнал. Это была та самая Надя Ключанская, которая поила его с товарищами квасом.

— А-а, — сказал он, приятно удивленный встречей, — голубоглазая? Ты как сюда попала?

Она сперва растерялась, охнула, непроизвольно кинутыми вниз руками одергивая на себе все то же, в крапинку, тесное платьице, вздернутое до штанишек, потом улыбнулась, припомнила:

— О-о! Это вы? Тот самый Герой Советского Союза?

— Я самый и есть, — подбадривая ее улыбкой, ответил Залывин.

— А я вот к вам поступила работать. У нас ведь машинка своя. Вот мяне и взяли. Бялье штопаю, — она так и говорила «мяне», «бялье» — по-белорусски.

— В Чернушках-то где живешь?

— А хата наша у самого лесу. У краю. Да там каждый Ключанских покажет. Заходите когда. Мы рады будем.

— А кто — мы?

— Да брат у мяне, мяньшой, да мама. Вот и семья вся. А батьки нету. Батька еще в сорок первом погиб. На фронте.

— Вот оно что! — сказал Залывин. — Ладно. Как-нибудь навещу, Надя. Обязательно навещу.

— А как вас зовут? — спросила она, пересилив смущение.

— Толей. Анатолием. А по фамилии Залывин. Запомнишь?

— Ой! — она опять одернула на себе платьице, засмеялась: — Да разве вас с кем-нибудь спутаешь? Но вы в другой были форме. А сейчас лейтенант!

— Да, лейтенант, — засмеялся Залывин, невольно чувствуя, как хорошо ему и просто разговаривать с этой девушкой. — Звание недавно присвоили.

— А-а, — протянула она. — Ну так я побягу. Будьтя ласковы.

А спустя полчаса он услышал, как из цеха прачечной полилась добро и звучно слаженная из девичьих голосов горько-сладкая, щемящая душу песня:

Чаму ж ты, зоря, зоря ясна-а-я-а-а,
Затуманилась да завскружила-ась?
Ай да пожалей мяне, молодку красну-у-ю,
Не гони от мила-суже-ена-а-а…

И почудился Залывину во взлете чистого тоскливого голоса голос Нади Ключанской. Он улыбнулся рассеянной улыбкой и пошел к взводу, который уже строился на пригорке под команду Саврасова.

11 сентября вместе с другими героями-свирцами он выехал в Москву за получением высокой награды.

3

В начале октября бригада получила парашюты. Инструкторы ПДС (парашютно-десантной службы) целыми днями, с утра до вечера, хлопотали на полигонах: обучали десантников правильно прыгать с двухметровых вышек, развертываться на стропах, быстро пользоваться зацепными карабинами, укладывать купола парашютов.

Вдали за лесом, над широким полем висела уже привезенная туда «колбаса» — аэростат с люлькой; по утрам в него ярко били косые лучи солнца и он весь переливался как перламутровый, когда же был ветер, то раскачивался и рвался на длинном тросе, будто застоявшийся конь.

— У-у! — грозили ему те, кто уже знал, что это за зверь. — Жеребец проклятый! Дождаться не можешь?..

И вот начались тренировки. Навесив на себя туго набитые в мешки парашюты, приторочив к боку легкие десантные автоматы, стрелки рота за ротой потянулись в лес, в сторону аэростата.

Рота Фаронова пошла от батальона первой. Якименко выстроил ее повзводно, раздал командирам отделений по две буханки хлеба, по три банки колбасного фарша, проверил у каждого бойца наличие финки, зычно крикнул:

— Р-ро-ота-а! Слушай мою команду! На-пра-во! Ш-шагом марш!

Он повел ее к парашютному складу, где ждали Фаронов, Залывин, младший лейтенант Заврин, лейтенант Нечаев и младший лейтенант Курочкин. Командиры получали под расписку парашюты, а несколько солдат снимали их со стеллажей и выносили на улицу; на каждом парашюте висела бирка с фамилией владельца: сам укладывал, сам будешь прыгать.

Но когда Костя Иванников вынес Залывину его парашют и положил на землю в первом ряду с остальными, у того екнуло сердце. Он имел на своем счету семь прыжков, и один из них чуть не стал для него роковым. Особенно неприятными были прыжки с аэростата: пролетишь метров двести, пока раскроется купол и тебя крепко встряхнет динамическим ударом. На самолете — там проще. Сунулся в дверь, ударило волной воздуха — и вот уже висишь в воздухе — весело, хорошо, песни хочется петь. Но перед этим — прыгать в бездну все равно страшно!