Читаем Сокрушение тьмы полностью

Сзади рубанул снаряд, пущенный из танка. «Вниз, вниз, только вниз! Во что бы то ни стало вниз, чтобы выйти из-под обстрела танков и, минометов», — теперь уже влекли его за собой темные глаза старшего лейтенанта Фаронова, может быть, единственного изо всей роты понявшего, что нет сейчас иного выхода из создавшегося положения, как только кануть в эту холодную туманную прорву широкой балки и вынырнуть на другом склоне.

Серая масса тел скатилась на склон, словно ее выплеснули из ковша; сзади все больше ухало и сотрясалось, и все выше поднималась к небу зловещая чернота, которую вспарывали то там, то здесь ослепительно белые вспышки.

Залывин глянул назад — и его всего передернуло, потом влево и вправо: всюду по широкому уклону серели неподвижные фигурки солдат. Цвикали пули, как бритвой срезали перед ним едва наливающиеся внутренней влагой и зеленью ветки, и редко уже среди увлекаемых вниз крутизной бегущих разрывались, гакая, мины, подхлестывая их и его, как кнутом; и он бежал вместе со всеми, уже не в силах ни остановиться, ни оглянуться. Вот так же было в Медвежьих Воротах, только там он бежал вверх, задыхаясь и падая от удушья и не ощущая его. Ему казалось сейчас, что с тех пор он так и не останавливал своего бега и будет еще бежать долго-долго…

За какие-то несколько минут весь полк оказался внизу, на совершенно открытом месте, которое раньше почему-то не бросилось даже в глаза своей трагически-беспомощной уязвимостью. Седловина была ровной и довольно широкой, чтобы можно было безнаказанно проскочить ее. По самому низкому месту извилисто бежал в круто изрытых берегах ручей; на зеленоватых серых карликовых ветлах, росших спутанными кустами вдоль ручья, висели очесы сухой травы, прополосканные водой; здесь на омытых полянках уже пробивалась заплатами яркая зелень, согретая безветрием и теплом набирающего силу солнца; отсюда, снизу, весна готовилась взбираться по склонам на равнины; тут и пахло бы уже по-весеннему, не будь скопляющегося на дне балки тяжелого сладковатого дыма. До чего же открытой и уязвимой оказалась здесь масса бегущих людей. Мины, снаряды, плотный высев пуль обрушились на солдат. Немцы, даже не пытаясь маскироваться, пользуясь высотой, стреляли теперь по ним из всех видов оружия.

— Тах! Тах! Тах! — скороговоркой захлебывались зенитные пушки, бьющие прямой наводкой вниз.

— Ужжик! Ужжик! — хлопотал наверху миномет и, надрывая душу тягучим, прижимающим к земле воем мин, заставлял их с треском рваться в низине.

Все больше и больше оставалось на ровном дне балки неподвижных фигурок. Люди словно сами загнали себя в мышеловку и теперь не видели выхода из беды. Но выход был. И он был единственным в тех условиях — в невероятно напряженном и дружном броске вперед — в мертвую зону у противоположного склона. Только там, только на склоне могли они уцелеть, окопавшись, недоступные ни снарядам, ни минам.

Майор Волгин, большеголовый, огромный, поднялся, прижатый к земле разрывами мин, и спокойно пошел вдоль ручья, поднимая солдат и указывая им на противоположный склон. Немцы сверху увидели его атлетическую фигуру, без труда распознали в нем офицера. Он шел, а за ним вразнобой ложились, то догоняя, то отставая, прицельные мины. Но немцы, наверное, торопились, охваченные азартом охоты на одного человека, и майор оставался неуязвимым. Его, лишенный всякой логики, пример был бесшабашно нелепым, но вот эта-то нелепость, которой, казалось, не должно было быть и места в бою, сделала то, что не мог бы сделать ни один приказ.

Залывин, глянув на Волгина, идущего в его сторону, почувствовал невыразимый страх, который до этого был как-то задавлен, заглушен, замурован.

— Товарищ майор! Товарищ майор! — с надрывом закричал он. — Ложитесь! Ложитесь!

Но Волгин не слышал его.

На помощь немецким минометчикам, бестолково бросающим свои мины, видно, решила прийти зенитная батарея. На краю склона тонкими издали спичками опустились спаренные стволы, замерли на единый миг, потом из них забили белые вспышки. Первые снаряды крупной строчкой прошили ручей, выплескивая из него воду и землю, вторая строчка прошлась под самыми ногами Волгина. Залывин увидел эту прошивь и навзничь опрокинутое тело майора; не отдавая отчета, бросился к этому телу и, еще не видя, что случилось с комбатом, подхватил его на руки, не чувствуя тяжести, волоком потащил к ручью. Только через минуту увидел за собой две кровавые извилистые полосы на зеленой лужайке, оставляемые обрубленными по щиколотку ногами комбата. Немцы перестали по ним стрелять, да Залывин уже и не обращал на это внимания, сдернул с его икр обрезанные голенища, зашарил по карманам, ища индивидуальный пакет, нашел, зубами оборвал кромку. Волгин тихо стонал, Залывин, вынув еще один пакет, уже из его кармана, стал бинтовать культи. Потом, видя, что кровь ему не унять, закричал:

— Санитары-ы! Санита-ары! Где вы там, душу вашу чертову мать?!

14

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Некоторые не попадут в ад
Некоторые не попадут в ад

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Большая книга», «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна». Автор романов «Обитель», «Санькя», «Патологии», «Чёрная обезьяна», сборников рассказов «Восьмёрка», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой» и «Семь жизней», сборников публицистики «К нам едет Пересвет», «Летучие бурлаки», «Не чужая смута», «Всё, что должно разрешиться. Письма с Донбасса», «Взвод».«И мысли не было сочинять эту книжку.Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным.Сам себя обманул.Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу.Известны случаи, когда врачи, не теряя сознания, руководили сложными операциями, которые им делали. Или записывали свои ощущения в момент укуса ядовитого гада, получения травмы.Здесь, прости господи, жанр в чём-то схожий.…Куда делась из меня моя жизнь, моя вера, моя радость?У поэта ещё точнее: "Как страшно, ведь душа проходит, как молодость и как любовь"».Захар Прилепин

Захар Прилепин

Проза о войне
Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне