Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Но чего собирался достичь Грей? В его противоречивых заявлениях Лихновскому, Камбону и британским коллегам в течение 1 августа настолько сложно найти систему, что попытка разобраться в этом вызвала отдельную поддискуссию в литературе о причинах войны. 29 июля Грей предупредил Лихновского, что Британия может быть вынуждена принять неотложные меры, если Германия и Франция будут вовлечены в войну – это было тем самым предупреждением, которое вызвало гневные замечания кайзера о «негодяях» и «подлых лавочниках»[1655]. При этом 31 июля он также предупредил своего посла в Париже Берти, что нельзя ожидать, чтобы британская общественность поддержала вмешательство в конфликт, столь далекий от собственных интересов его страны[1656]. Возможно, Грей действительно предлагал перспективу британского нейтралитета Лихновскому – это означало бы, что на самом деле со стороны Лихновского не было неправильного понимания его намерений[1657]. При таком прочтении заявление о «недопонимании» становится для Грея способом выбраться из той неразберихи, в которую он попал. Или, возможно, он пытался подстраховаться, будучи не уверен, одобрит ли британский кабинет его политику поддержки Франции. Если бы они этого не сделали, то предложение о нейтралитете, по крайней мере, обеспечило бы Великобритании возможность, с помощью которой можно было бы получить различные гарантии Германии (например, обещание воздержаться от упреждающего нападения на Францию)[1658]. Или, вероятно, Грей вовсе не был сторонником политики нейтралитета, но ненадолго попал под давление со стороны своего либерального-империалистического союзника лорда-канцлера Холдена – необходимо было найти способ предотвратить или отсрочить начало военных действий между Францией и Германией, чтобы было время лучше подготовить и обучить британский экспедиционный корпус. Беспокойство по поводу растущей хрупкости международных финансовых рынков в последнюю неделю июля также могло заставить его задуматься[1659].

Какую бы точку зрения мы ни выбрали – и разногласия между историками говорят сами за себя – очевидно, что неясность действий Грея была на грани открытого противоречия. Предложить британский нейтралитет, особенно перед лицом угрозы континентальной войны с участием Франции, означало бы грубый отказ от той позиции, которую министр иностранных дел занимал ранее, – действительно настолько разительный, что трудно поверить, что это действительно было его намерением. С другой стороны, предложение о том, чтобы Франция и Германия избегали столкновения, поддерживая вооруженное противостояние, получило недвусмысленное отражение в документах. В телеграмме, отправленной Берти 1 августа в 17:25, Грей сам написал, что он предложил германскому послу, чтобы «после мобилизации на западной границе французская и немецкая армии оставались на своих позициях, и ни одна из них не пересекала границу, пока другая не сделает этого. Я не могу сказать, согласуется ли это с обязательствами Франции в рамках ее альянса»[1660]. Но даже это предложение было странным, поскольку оно основывалось на предположении, что Франция готова отказаться от союза с Россией, над укреплением которого Пуанкаре и его коллеги так много работали последние годы. В лучшем случае это предполагает очень слабое понимание реальности более широкой политической и военной ситуации. Как бы то ни было, вскоре Берти призвал Грея прийти в себя, выразив свое возмущение и разочарование предположениями министра иностранных дел в удивительно дерзком и резком ответе:

Я не могу себе представить, что в случае, если Россия, будучи в состоянии войны с Австрией, подвергнется нападению со стороны Германии, занятие нейтральной позиции будет соответствовать обязательствам Франции по отношению к России. Если Франция примет обязательство оставаться нейтральной, немцы сначала атакуют русских, а если они их победят, то обернутся против французов. Могу ли я попросить Вас уточнить, каковы обязательства французов в рамках франко-русского альянса?[1661]