Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Грей тоже действовал в узких рамках. 27 июля его предложению об интервенции не удалось заручиться поддержкой кабинета министров. Он снова потерпел неудачу через два дня, когда его просьбу об официальном обещании помощи Франции поддержали только четыре его коллеги (Асквит, Холден, Черчилль и Крю). Это было заседание, на котором кабинет отверг предположение о том, что статус Великобритании как страны, подписавшей бельгийский договор о нейтралитете 1839 года, обязывает ее противодействовать германскому вторжению с помощью военной силы. Радикалы утверждали, что обязательство соблюдать договор возлагается не на Великобританию, а на все подписавшие его державы. Кабинет решил, что, если возникнет подобный вопрос, решение будет «политическим, а не юридическим обязательством»[1676]. И французы, и русские настаивали на том, что только четкое заявление о британской солидарности с англо-французским союзом убедит Германию и Австрию «пойти на попятную»[1677]. При этом Грей находился под сильным давлением своих ближайших друзей – Николсон и Айра Кроу подталкивали его к декларации солидарности с государствами Антанты. В меморандуме от 31 июля Кроу предоставил Грею аргументы для использования против его оппонентов в кабинете министров. Возможно, писал он, у нас нет никаких юридических обязательств перед Францией, но «моральные» обязательства Британии перед своим «другом» по другую сторону пролива, несомненно, неоспоримы:

Аргумент о том, что нас с Францией не связывает никаких письменных гарантий, абсолютно справедлив. Не существует никаких договорных обязательств. Но Антанта была создана, спаяна, подвергнута испытаниям и вышла из них с честью, чтобы оправдать веру в то, что она держится на установленных моральных узах. Вся политика Антанты не будет иметь никакого смысла, если она не означает, что в случае конфликта Англия поддержит своих друзей. Это благородное ожидание должно быть оправданно. Мы не можем отказаться от этого, не подвергнув наше доброе имя серьезной критике[1678].

Николсон, напротив, сосредоточился на Бельгии и британском обязательстве защищать ее нейтралитет. Но условия, при которых группа Грея проводила политику в прошлом, прекратили существование. Эпицентр процесса принятия решений переместился из министерства иностранных дел в кабинет министров, в результате чего сторонников Грея отдалили от принятия решений.

После утреннего заседания кабинета министров 1 августа Грей объяснил потрясенному Камбону, что кабинет просто выступил против любого вмешательства в конфликт. Камбон объявил, что не станет передавать это послание в Париж. Он просто заявит, что никакого решения не было принято. Но решение было принято, – парировал Грей. – Кабинет министров решил, что британские интересы недостаточно затронуты, чтобы оправдать отправку экспедиционных сил на континент. В отчаянии французский посол сменил аргументацию: он напомнил Грею, что в соответствии с условиями военно-морского соглашения 1912 года Франция вывела из своих северных портов военный флот, фактически доверив безопасность своего побережья британскому Королевскому флоту. Даже при отсутствии формального союза, – умолял он, – «разве у Британии нет морального обязательства помочь нам, по крайней мере, оказать нам помощь вашим флотом, раз уж по вашему совету мы отослали свой прочь?» Довольно странно, что Камбон должен был подать эту идею Грею, но аргумент пришелся последнему по душе. Министр иностранных дел признал, что нападение Германии на побережье Франции или нарушение Германией бельгийского нейтралитета может изменить настрой британского общественного мнения. Важнее, впрочем, было его обязательство на следующий день поднять вопрос о французском побережье в кабинете министров. Камбон вышел от Грея белый, как полотно, и практически в слезах. В комнате послов, рядом с офисом Грея, его встретил Николсон, который под руку довел его до стула, пока французский посол бормотал: «Они собираются бросить нас. Бросить нас»[1679].

Британия вмешивается