Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

Французский военный флот сейчас находится в Средиземном море, а северное и западное побережья Франции абсолютно беззащитны. Поскольку французский флот сосредоточен в Средиземном море, ситуация сильно отличается от того, что было раньше, потому что дружба, которая за последнее время возникла и укрепилась между нашими странами, внушила им чувство безопасности, уверенности, что им нечего было бояться. Французское побережье абсолютно беззащитно. Весь французский флот находится в Средиземном море и сосредотачивался там в течение нескольких лет по причине уверенности в доверии и дружбе, существовавших между двумя нашими странами[1692].

И к этому моральному обязательству Грей присовокупил аргумент жизненных интересов, предположив, что, если Франция выведет свой флот из Восточного Средиземноморья, Италия может воспользоваться возможностью, чтобы отказаться от сохранения своего нейтралитета, а Британии в какой-то момент придется вступить с ней в схватку, чтобы защитить средиземноморские торговые пути, которые «жизненно важны для страны». Это была, по общему мнению, самая успешная речь за всю политическую карьеру Грея – читая ее сегодня, невозможно не впечатлиться тем, как он, в соблазнительно вопросительном, джентльменском стиле, который был его визитной карточкой, утверждает моральные устои имперской позиции. Одним из самых говорящих признаний было высказывание бывшего антиинтервенциониста и либерала Кристофера Аддисона: «[Речь Грея], я думаю, убедила всю палату, за исключением, возможно, трех или четырех человек, что мы вынуждены участвовать в войне»[1693]. И как только решение было принято, вся нация как один с поразительной скоростью начала координировать в соответствии с ним свои действия, словно заключив общебританский священный союз, который включил в себя всех, от профсоюзов всех мастей до лейбористов и даже ирландских националистов[1694]. Доверие Камбона к британскому министру иностранных дел было, таким образом, возвращено. Конечно, ему пришлось пережить несколько болезненных моментов, но в конечном итоге французский посол оказался прав, поставив на него в долгосрочной перспективе, да и в конце концов «долгосрочная перспектива» эта заняла всего несколько дней.

Тем не менее тот факт, что ни суверенитет Бельгии, ни безопасность Франции не имели большого значения для кабинета министров в последние дни июля, говорит о том, что нам нужно разбираться в нюансах аргументации и проводить различие между фактическими причинами принятых решений и аргументами, выбранными для их пропаганды и оправдания. Существовали другие факторы, оказавшиеся катализаторами перехода от позиции нейтралитета к поддержке интервенции, особенно для тех колеблющихся министров, чьи голоса были необходимы для принятия резолюции. В рамках этой более ограниченной реальности решающее значение имели партийно-политические опасения по поводу того, как либеральное правительство переживет отставку Грея и Асквита. Принимая во внимание поддержку интервенции консервативной оппозицией (которая, в свою очередь, была частично вызвана отношением к ирландскому вопросу, поскольку предполагалось, что вступление в войну потребует отложить вопрос о гомруле на неопределенный срок), крах либерального кабинета привел бы к принятию той же интервенционистской политики, только слегка позже и без Грея. Для тех, кто был равнодушен к бельгийскому суверенитету и англо-французскому военно-морскому соглашению, это было мощным аргументом против того, чтобы разногласия в дебатах об участии в войне привели к смене правительства[1695].