Короче говоря, для ключевых британских политиков в 1914 году не стоял вопрос выбора между континентальным и имперским вариантами. Независимо от того, определяли ли они в качестве главной угрозы Россию или Германию, результат был одинаковым, поскольку британская интервенция на стороне Антанты предлагала
Бельгия
Французская военная стратегия сочетала наступательные действия на русском театре с оборонительными на собственных границах. В случае Германии полюса поменялись местами. Необходимость сражаться на двух фронтах вынуждала немецких стратегов добиваться решительной победы сначала на одном фронте, а затем на другом. Удар на запад был объявлен приоритетом, потому что именно здесь немцы ожидали встретить наиболее решительное и эффективное сопротивление. Тем временем на восточном фронте планировалось оставить лишь силы сдерживания, чтобы встретить наступление русских. Баланс между восточным и западным контингентами изменился в последние годы перед войной, поскольку Мольтке пытался противостоять угрозе, исходящей от наращивания российской военной мощи и улучшения инфраструктуры, но основная логика плана оставалась прежней: Германия первой нанесет мощный удар на западе и уничтожит своего западного противника, прежде чем повернуться лицом к своему врагу на востоке. С 1905 года немецкие стратеги предполагали, что военный успех на западе будет возможен только в том случае, если Германия нанесет удар по Франции через нейтральные Люксембург и Бельгию. Движение войск будет проходить по двум коридорам по обе стороны от Арденнского леса: один ведет через Люксембург, а другой протискивается мимо языка голландской территории, известного как Маастрихтский выступ, и пересекает Южную Бельгию. Широкая концентрированная атака пяти армий на север Франции должна была обойти укрепленные районы вокруг Вердена, Нанси, Эпиналя и Бельфора, что позволило бы немецким армиям угрожать Парижу с северо-востока и тем самым быстро добиться победы в конфликте на западе.
Мольтке и его подчиненные в Генеральном штабе рассматривали этот план наступления как явственное выражение бесспорной военной необходимости. Не было разработано никаких альтернативных планов, которые могли бы дать гражданскому руководству возможность выбирать варианты. Единственный альтернативный сценарий, план Восточной кампании, который предусматривал мобилизацию против одной только России, был отправлен в архив в 1913 году. Военное руководство было абсолютно безразлично к политическим последствиям, которые нарушение бельгийского нейтралитета могло иметь для дипломатической свободы маневра Германии во время критической фазы кризиса между миром и войной. Историки справедливо критиковали жесткость немецкого военного планирования, видя в нем плоды политической системы, в которой армия преследовала свои собственные мечты об «абсолютном уничтожении», свободном от гражданского контроля или надзора[1700]
. Но за этим стояли также взвешенные аргументы в пользу сужения вариантов действий: все более взаимозависимые оборонительные механизмы внутри франко-российского альянса делали войну на один фронт практически немыслимой – отсюда и отказ от плана Восточной кампании. И немецкие военные (в отличие от своих французских коллег и немецких гражданских лидеров) не придавали большого значения опасности британской интервенции, которую большинство немецких стратегов считали нецелесообразной в военном отношении – еще одна критическая ошибка, результат отсутствия стратегического и политического воображения.