Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

История, которую собиралась рассказать эта книга, завершается чередой всеобщих мобилизаций, ультиматумов и объявлений войны. Во время своей последней встречи с Сазоновым в Санкт-Петербурге в субботу, 1 августа, посол Пурталес пробормотал «что-то неразборчивое», залился слезами, заикаясь воскликнул: «Так вот каков результат моей миссии!» и выбежал из комнаты[1710]. Когда граф Лихновский явился к Асквиту 2 августа, он обнаружил премьер-министра «абсолютно сломленным», и слезы «текли по его щекам»[1711]. В Брюсселе эвакуирующиеся сотрудники германской миссии сидели в духоте и темноте за закрытыми ставнями, среди своих упакованных ящиков и документов, вытирая пот и прикуривая одну сигарету от другой, пытаясь справиться с накатывающим страхом[1712].

Время дипломатии подходило к концу, начиналось время солдат и матросов. Когда баварский военный представитель в Берлине посетил немецкое военное министерство после того, как вышел приказ о мобилизации, он обнаружил «повсюду сияющие лица, люди обмениваются рукопожатиями в коридорах; можно поздравить себя с преодолением всех препятствий»[1713]. 30 июля полковник Игнатьев сообщил из Парижа о «нескрываемой радости» своих французских коллег «от того, что они получили возможность использовать, как думают французы, выгодные стратегические обстоятельства»[1714]. Лорда Уинстона Черчилля радовала мысль о предстоящей битве. «Все идет к катастрофе и краху, – писал он своей жене 28 июля. – Я взволнован, готов и счастлив»[1715]. В Санкт-Петербурге радостный Александр Кривошеин заверил делегацию депутатов Госдумы, что Германия скоро будет разгромлена и что война станет «благом» для России: «Положитесь на нас, господа, все пойдет прекрасно»[1716].

Мэнселл Мерри, викарий церкви Святого Михаила в Оксфорде, в середине июля приехал в Санкт-Петербург, чтобы в летние месяцы служить капелланом в Англиканской церкви. Когда был объявлен приказ о мобилизации, он попытался покинуть Россию на шведском пароходе, идущем в Стокгольм. Но его корабль – «Дёбельн» – не смог выйти из гавани – маяки были потушены на всем протяжении Финского залива, а фортам в Кронштадте было приказано немедленно стрелять по любому судну, которое попытается пройти через минные поля. 31 июля, в дождливый, серый, ветреный день, Мерри наблюдал с борта парохода, вместе со всеми другими потенциальными путешественниками, как колонны солдат и морских резервистов идут по Николаевской набережной. Некоторые шли под «ритмичные звуки» духового оркестра, но большинство «тащилось с узлом на спине или в руке, в мрачном молчании, женщины, многие из них плакали, как будто их сердца вот-вот разобьются, тяжело дыша, стараясь не отставать, спешили за своими мужьями, сыновьями или любовниками по обе стороны от колонн, [проходивших мимо] одна за другой»[1717].

Ранней ночью с 1 на 2 августа бульвар Пале в центре Парижа был заполнен тем же шумом, когда мужчины маршировали на север к Гар-де-л’Эст и дю Нор длинными колоннами. Не было ни музыки, ни песен, ни смеха, только стук сапог, цоканье сотен лошадей, рычание грузовиков и хруст железных колес по булыжникам, когда артиллерийские орудия катились под неосвещенными окнами квартир, во многих из которых обитатели, должно быть, лежали без сна, прислушиваясь, или сонно наблюдали за мрачным зрелищем из своих окон[1718].

Общественная реакция на новости о войне опровергла заявления, столь часто озвучивавшиеся государственными деятелями, что их действия вдохновлялись, направлялись и инициировались общественным мнением. Разумеется, не было никакого сопротивления призыву к оружию. Почти везде мужчины более или менее охотно шли к своим сборным пунктам[1719]. В основе этой готовности к военной службе лежал не воинственный энтузиазм как таковой, а оборонительный патриотизм, поскольку этиология этого конфликта была настолько сложной и странной, что позволяла солдатам и гражданским лицам всех воюющих государств быть уверенными, что именно их война была оборонительной, что именно их страны подверглись нападению или провокации со стороны решительного врага, что именно их правительства приложили все усилия для сохранения мира[1720]. Пока блоки великих альянсов готовились к войне, запутанная цепочка событий, которая спровоцировала мировой пожар, оказалась быстро упущена из виду. «Похоже, что никто не помнит, – отметил в своем дневнике 2 августа американский дипломат в Брюсселе, – что несколько дней назад Сербия играла главную роль в этом спектакле. Кажется, она незаметно исчезла со сцены»[1721].